"Твой Бруклин"

[deviantBeing]

*вместо закрытой записи*


Автор: Being
Бета: Корина
Статус: закончен
Жанр: AU| Angst| POV Tom | Romance
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Том/Билл
Размер: миди
Предупреждение: братья – не братья, страна - не Германия.
Упоминание упоминания инцеста, наркотиков.
От автора: Событийно «Твой Бруклин» является продолжением «Rikers Island». Но по идейному содержанию он о другом, это не более чем просто мой развернутый ответ на вопрос «а сложилось ли бы у них?»



На полудохлом острове я умудрился совершенно отвыкнуть от грохота жизни, и теперь все это звенит в голове с удвоенной силой: болтовня безликой толпы прохожих, гудение застывших в пробке машин, отчаянные выкрикивания «такси!», стук, скрип, скрежет и люди-люди-люди… Двинуться, блять, можно! Но я счастлив. Мне кажется, я так близко. Я хожу с тобой по одной земле, дышу одним воздухом и уже третий час, высматриваю твою голову поверх других. Только что был в довольно пристойной забегаловке на углу, сидел за столиком у окна, грел руки о фирменный стаканчик с черным кофе и представлял, что ты сидишь напротив. Очередной маразм, конечно, ведь ты вряд ли заходишь в такие стремные места.
- Эй, осел, смотри куда прешь! – чудак, которого я случайно зацепил плечом, роняет мобильный на тротуар. – Женщина, в сторону! Раздавите же… где-то тут… - едва ли не встав на четвереньки в своем деловом костюме, в сумерках он не видит, что гребаная железяка находится у него прямо под ногами.
За «осла» хочется уйти, сделав вид, что ничего не случилось, раньше бы еще и сверху напхал. Но это было раньше, до моей религии. Неожиданно для себя все же наклоняюсь и протягиваю ему трубу. Мужик довольно грубо вырывает ее из рук и тут же смотрит на экран:
- Джей, ты еще тут?.. У меня его выбили. Нет, не нападение, просто какой-то слепой осел…

На четвертой авеню все больше хочется свериться то с картой, то с адресом. Не так я себе все представлял. Нет тут книжных белых домиков с аккуратными заборчиками, только колоны огромных жилых коробок. Думал, до нужного дома свалка мельтешащих повсюду людей хоть немного рассосется, но где уж там. Четырехполосное движение напоминает стремную разноцветную реку: два ряда белых приближающихся фар и два красных – удаляющихся. Все эти тачки спешат домой. Я тоже спешил, но теперь, по причине то ли моей ссыкливости, то ли склонности пасовать в последний момент, но что-то как-то уже не так несет. Не те сопливо-заоблачные планы. Хочется другого. Не знаю чего.
Скорее всего, просто тупо трушу.

Я чужой в этом городе и, возможно, чужой для тебя, но это не важно, потому что правильно быть рядом, чтобы пригодиться, если вдруг.
Наверное, я ко многому не готов, до хера всего не продумал, да и… Что говорить? «Эй, привет, а помнишь, вместе сидели? Я потом еще подставил тебя: облапал на своей полке и укатил в уютненький домик легавого»… Тьфу, блять. Вот дерьмо – срочно забыть про «блять». Он, же, скорее всего, из приличной семьи, раз в хоре поет. Или не поет?
Только заворачиваю на семьдесят вторую улицу, как из-за угла выскакивает серебряная Ауди и резко притормаживает, залетев колесами на аккуратный тротуар. Имбецилы, сидящие в салоне, тут же открывают дверь, выпуская долбеж клубной музыки и какого-то стремного… парня? Он цепляет, вынуждая пялиться так, как если бы глазели на меня, то непременно схлопотали бы по любопытным глазелкам.
Черные кожаные штаны, сапоги до колена, бабская рубашка и совершенно не вяжущаяся с образом спортивная куртка, судорожно зажатая в руках.
- Куд-кудах, куд-кудах! В десять спать, а не… Эу, помогите слово «трах» пририфмовать!
- Майк, рот закрой и катитесь уже. До завтра.
- Только чтоб завтра на полную программу!
- Иди ты на фиг, мамочка – сам разберусь!
Он разворачивается, как только Ауди спрыгивает с бордюра, унося быдло дальше по семьдесят восьмой.
Это вовсе не мой торчок, но тем ни менее – это он.
Приподнятые лаком волосы, рассеянный взгляд жирно подведенных глаз… Он что, снова обдолбанный?
Все должно было быть не так. Страшно за себя, за торчка. Не за этого – за другого, которого я, скорее всего, уже никогда снова не встречу.
Может, иногда лучше не знать, не видеть Бога, чтоб продолжать верить?
Мельком кошусь на номер дома, но Билл тут же перехватывает этот жест:
- Том? Ты? – слегка настороженный голос заставляет меня надеяться, что это все же он. Что если всмотреться, то где-то там, под всем этим, в другой реальности, торчок действительно ждет меня таким, как был.
Я молча киваю, ведь еще даже не умудрился придумать, что говорить, а спонтанно я только ересь и брякну.
Он делает первый шаг, путается, цепляясь носком сапога за асфальт. Презираю людей, которые не могут контролировать свое тело – сразу вспоминаю вечнобухого, распускающего руки отчима.
- Ты… - снова повторяет, подойдя совсем близко. Кажется, он тоже не придумает, куда себя деть: крепче сжимает куртку, словно пытаясь ее то ли порвать, то ли просто выкрутить, поправляет странно уложенные волосы. Так близко. Хочется схватить его за плечи и трясти, трясти, трясти, требуя сейчас же вернуть мне того, которого я знал: осторожного, правильного, светлого.
- Какими судьбами здесь?
Снова пожимаю плечами. Не хочется говорить про книгу. Книга это то, что было между мной и торчком, а вот этого тусовщика я не знаю.
- Да так, гуляю.
Улыбается, а затем как-то грустно смотрит на свой дом.
- Я сейчас тоже собирался. Надо с пса пра… Нуу, - кривится и с силой трет пальцами лоб, словно пытаясь разгладить собравшиеся морщинки.
У торчка не было проблем с тем, чтоб выразиться, хоть он и тормозил немного поначалу, и это еще одно доказательство – я обманут.
- Пса выгулять надо. Если не спешишь…
- Не спешу, - сил не осталось даже на то, чтоб врать. Желание жить – выкачано, сдулось, как сорвавшийся с баллона шар. Резко.
Да и куда может спешить человек, у которого увели цель?
Сам себе напоминаю Криса, который истерит из-за того, что мир отказывается под него подстраиваться. Мозгами я такой же малолеточный идиот, как и он. Где-то в сумке валяется приглашение на День рождения. Хочу назад, хочу вместе с ним продолжать верить в то, что мы навоображали: он – в то, что крутой и сильный спасатель, а я в своего торчка.

Дверь в квартиру не поддается: ключ то падает, то просто-напросто отказывается проворачиваться в его дрожащих руках.
- Дерьмовый замок! Эта дрянь еще от прежних жильцов осталась, - в сердцах выругивается он, очередной раз с силой ударяя меня по башке этим несоответствием.
За дверью несдержанный радостный лай и скулеж собаки. Это сбивает, мешает думать. Еще прочнее заворачивает в детское ощущение несправедливой обиды.
- Дай сюда, - слишком грубо отстраняю его и сам хватаюсь за ключ. Нелегко, но все же открывается. С моим то, бля, прошлым, коли задаться целью, то и без ключей на пару минут работы.
Разворачиваюсь, прижимая дверь плечом, чтоб не вылетела его слабоумная псина.
- Спасибо. Ловко ты это, - и снова в его взгляде проскакивает что-то до боли знакомое. Снова хочется схватить за плечи и трясти, трясти как копилку, надеясь хоть на какую-то выпавшую мелочь.
- Ты изменился, - не могу больше обдумывать все это один. Пусть хоть что-то скажет в свое оправдание.
Ну?
Ну же!
Билл растерянно дергается, зачем-то себя оглядывает, неловко вывернувшись и чуть не наебнувшись при этом со ступенек.
- Да нет, вроде.
- Ты другим был, – ну, признай, признай же, зараза! Вскройся! Вывернись! Отдай мне его! Верни! Хочется кричать, а когда так, то мне лучше вообще заткнуться. Изолироваться. Как я могу требовать торчка, когда и близко его не заслуживал?
- Том, давай потом об этом. Так и будем на лестнице стоять?
- Раньше ты говорил по-другому. Ты вообще другой был.
Билл устало вздыхает и делает шаг вперед. Надвигается, моментально воскрешая перед моими глазами картинки из пастуховского душа, тогда он тоже так попер. Неосознанно шарахаюсь в сторону, а из-за двери тут же вылетает освобожденная псина, счастливо рванувшая вылизывать хозяина.
- Желтый, придурок, угомонись! - он смеется. В шутку отбивается. И… блять, как же он сейчас похож на него. Это какой-то сраный аттракцион: вверх – вниз, рядом – далеко, он – не он. Только такой кретин, как я, может оказаться настолько тупым, чтоб так запутаться в одном человеке.
Прости, торчок, но я пока не знаю, чему верить.

За то время, что он возился в ванной и переодевался, могло бы окончательно стемнеть, вот только в этом подсвеченном городе так не бывает. Народу на улицах чуть поубавилось, от чего стало как-то легче дышать и думать. Даже его псина, наконец, угомонилась, перестав метаться из стороны в сторону, спутывая поводком наши ноги.
- Лабрадор? – уточняю, чтоб хоть как-то начать разговор. Мне то ничего – могу и дальше думать, сравнивать, а вот Биллу от молчания неуютно. Не хочу, чтоб со мной ему было неуютно, даже этому: не торчку, но похожему.
- Да, – бросается отвечать с видом человека, готовящегося толкнуть длинную толковую речь, но тут же запинается.
- А зовут как?
- Никак.
- Как так?
- Да обычно... Я по-разному его называю, когда желтым, когда медведем, но чаще просто собакой.
- Это странно.
- Разве?
Не знаю что ответить, так и продолжаю пялиться себе под ноги. Кроссовки мои, кстати, уже менять пора, потому что… Я в детстве всегда хотел собаку, но, ясное дело – нельзя. Зато я часто был занят тем, что придумывал, каким он мог бы быть: умным, сильным, красивым, смелым. Скорее всего, я просто всегда, бля, ждал слишком многого, хотя сам еще то ничтожество.

Внезапная догадка – очередной успех в сопоставлении – и вдруг на миг становится так легко, что я незаметно для себя начинаю ржать вслух.
- Ты что? – торчок, торчочек с опаской смотрит на меня, левой рукой пытаясь удержать тянущего вперед желтого лабрадора.
- А мы ведь как тогда не умели общаться, так и сейчас, - довольно сообщаю, мысленно закрывая детскую игру в «найди десять отличий»
Он улыбается и неловко запускает пятерню во все еще торчащие волосы.
- Да уж, есть немного. Слушай, Том, я сейчас, может, еще не совсем адекватно соображаю – меня третий день подряд гоняют отмечать освобождение так, словно я с горячей точки живым вернулся, - хмыкает, в очередной раз одергивая вертящегося пса. – Но… ты чем-то подавлен? Обижен на меня?
Мотаю головой, не желая вслух признавать это правдой. Да кто я такой, чтоб на него обижаться?! Внезапно хочется рассказать про книгу, про все-все-все, и чтоб он сам сказал, как правильно.
- Просто мне показалось, что ты как-то так на меня отреагировал…
- Все нормально! – не хочу погружать его во весь тот долбоебский маразм, который я обычно обдумываю. Оно не стоит того, чтоб делиться. А что говорить – «мне показалось, что ты как-то не соответствуешь моим ожиданиям»? Пиздец, каким же нужно быть кретином, чтоб так…
- Том?
- А?
- Я спрашивал про Бруклин, каково это – вернуться домой? Я первые два дня никак привыкнуть не мог после Райкерса, словно не на месяц уезжал, а лет на пять. Людей немного шарахаться начал, стало непривычно, что их столько, и все свободно расхаживают.
- Есть немного, - по-дурацки улыбаюсь, повторяя фразу торчка. Мне нравилось за ним повторять. Он и сейчас много умного говорит, хоть и малость не на трезвую голову. – Но, по правде, я не совсем отсюда…
- А откуда?
- Так… Не важно, - с силой шморгаю, но, опомнившись, сглатываю, от чего-то не решаясь харкнуть здесь и при нем. – Приехал к одному человеку.
- А-а-а, - тянет Билл, и то ли я что-то себе накрутил, то ли вконец съехал на идее, что торчок должен быть моим, но в его голосе мерещится ревность. – А он где живет?
- Он? Да вроде тут недалеко, – это почти правда – почти он.
- Вроде? Подожди, ты что еще… Уже поздно. Тебе есть, где остановиться?
- Ну, это как сказать.
- А что тут говорить, есть или нет? – совершенно не осторожничая, Билл переходит дорогу на красный. Машин нет, но все же. Никак не могу вспомнить, естественно ли было нарушать правила тому торчку, которого я знал. И с чего я, бля, считал его таким святым при всем при этом?
- Эй, Том? Так есть или нет?
- Ну, нет вроде пока.
- Останешься у меня? – и тут же добавляет охереновски нелепое: - только не подумай, что я навязываюсь.
Ржу вслух. Неуважительно это, наверно.
- Прости, просто… Смешно.
Смешно, потому как абсурдно. Ага, особенно когда я сам, как сраный маньяк, постоянно слежу за ним, да и вот, искать, видите ли, приехал. Чем думал, вообще? Хер знает. Нервное это все, короче.
- Что тут смешного? – не могу въехать: он то ли обижается, то ли злится, но говорит как-то странно. – Я только и делаю, что достаю тебя. И, по случаю, прости, что полез тогда к тебе, ну… тогда. Да еще и сегодня так... неожиданно встретились. Представляю, какого ты обо мне мнения.
- Нормального, - тупое заверение, никак ни в каком месте не отражающее то, что я реально думаю.
- Переночуешь у меня, - торчок резко тормозит и, развернувшись на девяносто,
идет обратно. – Что стоишь? Возвращаемся, хватит с Желтого и этой прогулки… Что замер?! Я приставать не буду, – он улыбается, вначале то ли язвительно, то ли грустно, а потом широко, по-настоящему, и на этот раз хохочем оба под настороженным взглядом его псины.
Вот же маразм. Кретинский я все, как всегда, по-кретински запутал. И какого черта, блять, взбесился? Ехал к нему, а отреагировал как на чужого. Идиот! А если можно было бы переиграть, то как? Воображение тут же подкидывает стремную картинку летнего дня, где поют птицы, играет музыка, такая, как та, что из старой бабушкиной шкатулки, я открываю аккуратную декоративную калитку, прохожу мимо ухоженной зеленой лужайки к его дому – стучу, он смотрит на книгу в моих руках и… И все, дальше пиздец, дальше воображение выбивает. Мозг и так плавится от чумового количества киношного бреда. Не со мной. Только не со мной. Забыть. Смять. Выкинуть.

Этот Билл живет на втором этаже, в обычном старом доме из красного кирпича, а вокруг вместо газона все залито серым асфальтом. В гостиной, на узком диване в которой я уже четвертый час пытаюсь заснуть, вообще нет книг, хотя, бля, казалось бы, но снова сам себе все насочинял. Только плазма в пол стены, горы дисков вокруг и беговая дорожка возле окна. Терпеть, кстати, не могу такие штуки – она напоминает мне прибамбас из клетки хомячка, когда они крутят свое колесико как имбецилы и никуда при этом не перемещаются. Тупо кому-то на потеху.
Из комнаты торчка все еще слышно систематический долбеж пальцев о клавиатуру. Хрен его знает, что можно так долго строчить. В офицерском доме всегда тихо было, почти отвык прислушиваться:

тук-тук - тук-тук-тук – туктуктуктуктук…

Из полусна выдергивает то, что это внезапно все же прекращается. Билл открывает свою дверь и, пробираясь на кухню в потемках, сворачивает телефонную тумбу.
- Тшшш, - сдавленно шипит сам на себя.
- Свет включил бы, - советую, машинально прикрывая глаза рукой.
Вот, бля, что ж у меня голос гадкий такой, особенно после долгого молчания.
- Разбудил? Прости, эти три дня координация здорово хромает… Что? – переспрашивает, после того, как я, как старый дед, бурчу, что хуйню всякую меньше глотать надо.
Не, ну а че, можно, бля, подумать, я ему что-то дельное сказать могу.
- Ничего. Свет, говорю, включи. Ты у себя дома, это я не…
- Нет-нет, я так, - торчок тут же налетает на новое препятствие.
Свет не включается даже на кухне. Негромко хлопает дверца холодильника, и он возвращается обратно.
- Тебе что-то принести? Воды?
- Нет, - думаю, стоит ли добавить «спасибо» за предложение, но туплю слишком долго, поэтому уже не говорю. Да и нечего со мной цацкаться!
В коридоре слышен торопливый стук коготков, а после – радостный скулеж. Не вижу, но уже знаю, что псина торчка издает такие звуки, когда ему пузо чухают. Телячьи нежности, бля… Всегда собаку хотел.
Билл подходит к моему дивану, за ним шлейфом следует все то же стучание когтей о паркет.
- Том? – темный силуэт замирает прямо напротив, слегка наклоняется – мое тело тут же сковывает паралич, зато внутри поднимается паника: сердце долбится, кровь мечется по венам, требуя срочной капитуляции.
- А? – получается слабо, будто меня вот как раз в этот момент душат.
- Можно, я сяду рядом, раз ты все равно не спишь?
- Зачем это?! – получается грубо. Я сраный паникер. – И вообще это тебе не колония, это твой диван, а не моя койка, так что… - запинаюсь, вспоминая, когда у меня было хоть что-то свое. Так всю жизнь и мотаюсь по чужим квартирам. Как шлюха какая-то – прав был папочка на этот счет – все-все-все предвидел.
- Я все думаю о том, что ты сказал.
- А че я уже ляпнуть успел? – приподнимаюсь, заранее готовясь извиняться.
- Ну, о том, что я другой, - сейчас я слышу только голос, от которого пробирает, такой знакомый, теплый и вот нихрена он не другой. Нечего мне тогда было заливать. – Я пока печатал…
- А что печатаешь?
- Так… рассказ.
- Ого, блять! Ты поешь в хоре, учишь отсталых детей, еще и книги пишешь?
- Да нет же! – он смеется, но как-то невесело. – Не пою я в хоре, что ты заладил? И нет у меня никаких книг. И не будет. Редакции не берут – говорят, что все это никому не нужно. Денег тоже нет, чтоб самому что-то как-то думать на этот счет. Так что вот. Я вроде занимаюсь всем и ничем одновременно. Может, нет меня какого-то четкого, чтоб другим быть.
- Так не бывает! А если и бывает, то точно не с тобой, – чушь какая-то. Как это его нет? Торчка моего нет.
- Может, и не бывает. Но там, в камерах, меня точно не было. И тебя тоже, я думаю. Это не то место, где можно из себя что-то представлять. Нужно просто выбрать максимально безопасную манеру поведения и держаться ее – вот и все. Ты же знаешь.
- Да, но… - я, словно опомнившись, туго въезжаю в то, как запутался. – Тебе нечего было там делать, нужно было просто дать, чтоб они заплатили этот ебаный залог!
Торчок задерживает дыхание и испытывающе смотрит на мою сумку – под диван я ее не смог запихнуть, поэтому она просто по привычке лежит рядом на полу.
Блять! Записка. Книга. Догадался?
Билл, наконец, расслабляется как степная собачка, переждавшая опасность
- Я тебе передавал «Дневник памяти», ты…
- Не дочитал. Еще в самом начале бросил, - поздно говорить правду. Я уже начал врать, что случайно в этом районе. Теперь запутаюсь нахрен. Как вообще додумался врать торчку? Чем я теперь лучше его Ричарда или остальных?
Не лучше. Да и не был никогда.
- Что ж, - по нему сейчас нельзя разобрать, верит он мне или нет, да я и стараюсь не особо – слишком мандражно. – Книга, правда, немного нудноватая. Я ее и взял только потому, что больше в этой квартире и не было ни черта – все в компьютере хранится.
- Ясно, - я стараюсь поскорее закрыть именно этот разговор, а Билл, скорее всего, понимает это как вообще.
- Ты спать уже, наверно, хочешь? Я просто поздно встаю, только где-то к часу. Ты мне говори, если и дальше мешать буду, – торчок улыбается и встает, в потемках направляясь к себе в комнату.
Пес за ним не плетется – видимо, уже где-то тут срубился.
- Эй, тор… Билл? Ты так и не рассказал, что потом было с тобой в Райкерсе.
- Ты тоже. Завтра уже, может. Заодно и познакомимся по-настоящему.
- Мне работу искать завтра, - предупреждаю, потому как больше не знаю, чего сказать.
- Ладно, разберемся.
- Ага – разберусь.

Торчок уходит к себе, а из-за двери еще некоторое время доносится монотонное: «тук-тук - тук-тук-тук – туктуктуктуктук»


****



- Флэтбуш-авеню! Только побыстрее, я, знаете ли, вообще-то тороплюсь, - маленькая ссохшаяся женщина мгновенно умудряется заполнить собой все свободное пространство в тачке. Блять, как же это достало, салон еще не проветрился после обкуренных долбоебов, вывалившихся двумя кварталами выше.
- Молодой человек, мы сегодня сдвинемся с места?
- Угу. Флэтбуш-авеню это где-то в центре?
- Господи, да, в самом центре. Мне к Уильямсбургскому банку, – и, с секунду подумав, ляпает: - вы из тех нищих эмигрантов, припершихся работать в такси, не зная города? Акцента вроде как нет.
Включаю счетчик, пока дотошная зараза распространяется о том, как на прошлой неделе она опоздала на встречу из-за араба, который нихера не знал английский.
Во всей этой гребаной работе в желтом такси есть только один плюс: полная двенадцатичасовая занятость, с шести вечера до шести утра, это только если на вторую смену не оставаться. Можно практически не пересекаться с торчком: спит он часов до двенадцати, и собака у него такая же странная: кажется, что он ее только ночью и выгуливает. Хотя, что я там о них знаю? Тут тот же результат, блять, что вышел с лесопилкой – прорезалось мое страусиное поведение. Если мы не видимся и не общаемся, остается шанс, что не запорю все к такой бабушке. Хотя че там запаривать-то? Теперь, когда фиг разберешься, что случилось, и как я стал его квартирантом. Даже еще не другом. Куда уж мне, блять. Я бы себя уже раз триста отправил на кислород, а он вот нет. Еще и настаивает, чтоб я пока обустраивался, что потом разберемся… Угу, как же. Я сам с собой не могу разобраться, а тут еще и с ним.
- … на двадцать первую авеню. Эй, вы меня слышите?
- Ехать на двадцать первую?
- Да нет же, я про того араба говорю. Целый час петляли в пяти кварталах. А вас вот как зовут?
- Том.
- Ясно, таки американец? Непонятно только, чего так слабенько ориентируетесь.
- Я недавно… - «родился» проскакивает в голове тупая мысль. Но именно так я себя и чувствую. Все вокруг до сих пор какое-то стремное и совершенно не мое. Был у меня торчок, но сейчас я не чувствую этого, может, тупо из-за страха.
Возле хренова банка женщина долго копается в кошельке, выуживая десятку. Ненавижу этот момент. Терпеть не могу брать деньги из рук – когда их суют, чувствую себя грязным продажным ничтожеством. Проще молча спиздить что-то. Ага, а потом снова в клетку, но там уже нет торчка. Да и если в Райкерс направят, то перед легавым неудобно. А Крис узнает, так вообще не поймет, обещал же прийти на день рождения. Бабки нужны и на подарок, и чтоб долг отдать. Так что сегодня можно и на две смены, а потом самому отсыпаться после того, как понаблюдаю за спящим торчком. Уродская привычка еще с острова, но только так я могу смотреть на него без паники и спокойно думать.
После женщины на заднее сидение грузится толстый запыхавшийся негр, выскочивший из того же банка. Сидит и продолжает трепаться по телефону, словно у меня тут, блять, переговорный пункт. Адрес сообщает только поле того, как я демонстративно включаю счетчик. Ну и хрен с ним, зато хоть этот мне душонку свою изливать не будет, а то из-за тишины в салоне каждый второй реально полагает, что должен меня развлекать своей болтовней. Да нахрена? Только думать мешают.
Ночью с этим попроще – людей практически нет, только отбросы разные. Если гнать не задумываясь, не вглядываясь в эту ебаную дорогу, то улица сливается в одно сплошное яркое пятно, воронку из миллиарда лампочек, подсвечивающих вывески и рекламу, рассчитанную разве что на дегенератов. Сотни клубов, один злачнее другого, выходящие из них парочки в обязательном порядке лижутся на заднем сидении. Так муторно от этого: секс в машине. Мне даже начинает казаться, что в такси стоит та же вонь, что в пикапе отчима, как долбанутый кретин облизываю губы, пытаясь стереть с них мерещащийся тошнотворный вкус его рта: пива и гамбургеров. Но если мысленно отгородиться от имбецилов на заднем и вспомнить торчка, то все это дерьмо начинает постепенно отпускать. Остается только полет в разноцветной воронке, без мыслей, но со стойким ощущением, что я конкретно лажаю, что все должно быть не так. Сейчас впервые в жизни кажется, что могло бы быть и лучше
Вздрагиваю, когда мобильник, оставленный на приборной панели, начинает долбить резкую клубную шнягу: трубу мне торчок подсунул вместе с карточкой, сказал «на всякий случай». И вот… Зачем-то даже по-быстрому припарковываюсь, радуясь отсутствию пассажиров.

- Оно не крутится! – судя по голосу, Билл едва ли не паникует, что опять же ему не… Так, блять, прекратить сравнивать!
- Че?
- Я не знаю чего, думал, может, ты скажешь.
- Да что там хоть не крутится?
- Колесо заднее. Я выехал, а я уже давно машину не брал, так что… Пробовал проехать так, но сильно скрипит и резина трется. Может, эвакуатор?
- Нахера? Тормоза расклинь.
- В каком смысле?
- Ну, в прямом, блять, конечно.
- А-а-а…
- Реально понял? Колесо сними и посмотри.
- Том?
- А?
- Я тогда лучше эвакуатор.
- Из-за простой пятиминутной херни?
- Так я еще никогда…

Это кажется таким правильным – срываться и ехать ему на помощь, и посрать, что он мог бы легко обойтись и без меня. Ведь если вспомнить, то за этим я и перся в Бруклин – быть рядом. Только, кажется, давно это было, до того как я, блять… веру предал, что ли.

Вместо того, чтоб, закрывшись, ждать в машине, торчок сидит, забравшись с ногами на капот, и любуется беззвездным грязным местным небом. Придурок обдолбанный! Мельком оглядываю безлюдную темную улицу. Прибить его за это, что ли, пока кто-то другой не успел, а то ведь… Пиздец как страшно. Как на острове у него не фурычили инстинкты самосохранения, так и здесь. Да и я, как квочка шизанутая, все бегаю за ним. Знал бы как…Торчок вздрагивает, когда я преувеличенно сильно хлопаю багажником, достав домкрат. А что? Пусть, может хоть что-то поймет.
- Правое заднее не крутится, показать? – торчок спрыгивает с капота и деловито бьет острым носком сапога по заклинившему колесу.
- Не надо пока, потом проверим.
- Как скажешь, - он замолкает, причем так недопустимо надолго, что я реально начинаю чувствовать себя кем-то из своих пассажиров – ищу тему для разговора:
- Ты куда-то ехал? Спешишь?
- Ехал, но не спешу, так… Майк с ребятами в клуб звали.
- Спать по ночам надо.
- А сам-то?
- Я работаю.
Торчок снова молчит, только на этот раз кажется, что как-то обижено. Поговорили, блять.

- Вот теперь попробуй, только плавно газ отпускай.
Я даже начинаю бояться, что это будет последнее, что я ему скажу сегодня, завтра, послезавтра, на этой неделе. Или когда мы там снова пересечемся, так чтоб кто-то из нас не дрых в этот момент. За что боролся, так сказать.
Хреново колесо расклинило, а другие причины быть рядом с ним нужно еще придумать.

- Не хочешь со мной?.. Я с ребятами познакомлю, - неуклюже добавляет Билл, наткнувшись на мой ошарашенный взгляд. Нафига мне его ребята?
- Издеваешься?
- Почему? Если это из-за времени, то ты и так, как я понял, слишком много ездишь.
- Брось, - но прежде чем я успеваю открыть дверь своей тачки, торчок хватает меня за плечо и с силой разворачивает к себе. Хотя откуда там в нем сила? Это я, по ходу, рядом с ним как размазня пластилиновая, нихера сопротивляться не могу.
- Ты хоть перерывы на обед делаешь?
Ответ приходится подбирать полвечности. Когда он так близко, когда касается, то я вообще ничего не помню.
- Какой обед может быть посреди ночи?
- Не язви, ты меня понял, - Билл продолжает стоять на месте, но мне почему-то кажется, что он приближается. Или это я приближаюсь? Или вообще ничерта не происходит? От этого можно сдохнуть. Хочется, чтоб он сломал меня до конца, не надломал и отошел, а так чтоб вообще без шансов на попятную. Я сам реально устал виснуть, шугаться, вести себя хуже тупого малолетнего девственника-импотента. Фишка только в том, что иначе не могу. Невозможно. Хотя с ним хочется, потому что он не заслуживает терпеть меня такого.
- Пошли. Хоть на один час, а потом уедешь, - его ладонь медленно сползает с моего плеча на локоть, а пока так – я не могу не согласиться. Вот только…
- Я одет неподходяще.
- Не важно. Ты «подходяще» все равно никогда не оденешься – ты боишься собственной сексуальности.
- Чего?!
- Ничего, просто предположение. Поехали, это не займет много времени.
Я тряпка – я нихрена не контролирую ситуацию. Правую руку конкретно сковало, будто он ее все еще держит. Она теперь словно не моя, даже еще больше, чем все остальное тело.

Ехать за торчком оказывается совсем не то, что носиться одному. Больше нет колючей пестрой воронки, только яркие теплые огни его задних фар и приветливое мигание поворотников. Получается даже успокоиться, подумать, где лучше на время спрятать тачку, чтоб в нее не долбились, требуя подвезти. Так что я совсем не думаю о том, насколько только что торчок был близко. Ну а если и думаю, то реально совсем чуть-чуть. Хотя тут как сказать, ведь все-таки…


***

В ночном мире торчка я совершенно точно не в тему. Хотя тут никто, бля, не в тему: скорее всего, со стороны нереально просечь, почему такой человек, как этот Билл, окружен жалкой кучкой мнеподобного быдла. Вот только никто тут со стороны и не смотрит. Всем совершенно точно похуй на все. Скорее всего, сюда и припираются за тем, чтоб ни о чем не думать, потому как думать под монотонный долбеж пошлых треков вряд ли реально.
Билл на спор пьет какую-то мутную хрень и сваливает танцевать в шатающуюся и дрыгающуюся толпу, я даже не врубаюсь, с кем, так как в этом шуме элементарно не расслышал имен его долбанутых друзей. Пиздец как мне все это надо.
Да какого вообще черта я творю? Торчка все равно отсюда не вытянуть ни за каким хреном, а мне так точно пора. Уже стягиваю со спинки стула пронесенную в зал толстовку, когда до меня доходит, что один из его приятелей мне что-то активно впаривает:
- Че? - впервые замечаю оставшегося за нашим столом мужика в узкой черной майке.
- Уходишь, спрашиваю?
- А-а, это. Ага.
- Я тоже эти пляски их не люблю. Если уже гулять, то гулять нормально, по-мужски, но что поделать, так уж вышло, что я один натурально-нормальный в нашей стремной компашке. Даже не спрашивай, как я сюда попал.
Спрашивать я точно не собираюсь, а вот свалить отсюда захотелось еще больше, но мужик все продолжает гнуть что-то свое:
- Я с Биллом только недавно знаком лично, хотя раньше часто его видел – мы пересекались на некоторых лекциях.
- Ладно, – хамить друзьям торчка не хочется, а как свалить по-грамотному, пока тоже не ясно, поэтому натягиваю толстовку и, сделав вид, что я просто умудрился замерзнуть в этом душном потном гадюшнике, сажусь обратно.
Еще немного, а потом точно валить.
- Студенческая жизнь, кажется, так недавно все было: первые настоящие телки, первые настоящие тачки. Верно? – белозубая улыбка на смуглом лице выглядит еще более не к месту, чем только может быть.
- У всех жизнь как-то по-разному начинается, и так же по-разному и проходит, вообще-то.
- Точно, у тебя ведь и нет толком специальности. Билл, когда вернулся, много о тебе говорил, так что мы тут наслышаны уже. Знаешь, чувак, в такие места, как то, в которое вас закинули, ангелочки не попадают… - он замолкает, прикуривая тонкую сигарету, и я уже практически готов услышать о себе всю правду: что мне тут не место, что я испорченный, что я, блять, чужой совершенно. Хоть кто-то же должен в этом мире, наконец, оградить торчка от мнеподобных! Но когда он продолжает, то очевидно несет полную чушь:
- Мы с Биллом в дружеских отношениях, но я все равно не могу не предупредить, а то потом поздно будет. Я знаю, что ты о нем думаешь. Многие не могут сразу его раскусить, а я чувствую, что есть в нем что-то такое…- мужик со знакомой мне агрессией тушит в пепельнице сигарету, моментально убитую в пару затяжек. – Наш Билл только с виду такой паинька, но все, кто с ним связываются, тонут, а он, так или иначе, остается на плаву. Ты врубаешься, о чем я? – он наклоняется, чтоб услышать ответ во всем этом гуле, а мне хочется отшатнуться. Хочется бежать на остров, схватив остатки того, что было так ценно. И срать, что я не верю ни одному его слову, но он, блять, топчется в чужом храме.
- Слушай, ты… - не придумав ничего умного, что охренеть как предсказуемо, я встаю, но он хватает меня за руку и дергает на себя, зачем-то имитируя хренов танец.
- Нет, это ты послушай. Лучше сам вали от него, пока эта черная вдова тебя не размазала. Он говорил тебе про Ричарда? Недавнишнего своего. Не сомневаюсь, что себя он видит в этой истории чистеньким. А как думаешь, сядет ли счастливый человек на кокс? Рич моим другом был, а порошком увлекся только рядом с этим. Связи не видишь, не?
- Свали, мне идти надо! – поздно спохватываюсь, с тошнотой понимая, что я слушал его, что слушал внимательно, что впитал в себя всю эту полову.
Еще чуть-чуть и будет нечего спасать, не с чем бежать.
Но уйти не выходит. Торчок возвращается весь зеленый и, кажется, вот-вот блеванет, как это было когда-то давно, еще в общепите Райкерса.
- Билл, мы уходим! – я и сам не врубаюсь, откуда у меня наглости решать за двоих, наверно злость, раздражение. А иначе, какие там нафиг могут быть «мы». Он неожиданно слушается и идет за своей курткой в подвальный гардероб.
Ему нужно домой. Его срочно нужно спрятать от мира, пока мир его у меня не забрал.

Когда мы едем домой, то впереди больше нет света его фар-указателей, даже неоновых вывесок не видно – начинает светать. Торчок, которого еще пару минут назад душили приступы непонятного мне хохота, стеклянным взглядом смотрит на собственные колени, пока я думаю о том, что при такой дерьмовой работе диспетчер мне больше никогда не даст кэб на сверхурочные.

***

Это все, блять, пиздец какой маразм.
Неправильно, короче.
Даже тупо не верится, что можно быть таким… тупым?
Пока торчок в сортире, ну, то есть у себя в ванной, обнимается с унитазом, я зачем-то расстилаю его кровать. Он не просил. И конечно, бля, скорее всего и сам в состоянии, но вот… Вот как можно быть таким тупым?
Как можно быть таким… и окружить себя... такими? Слов, еб твою, не хватает. А он… Швыряю на постель одеяло, а затем, словно струсив, тут же бросаюсь его расправлять. А он выходит и смотрит на весь этот сраный спектакль, где я завис в роли ворчливой жены домохозяйки.
- Том?
- Чего еще? – получается резко, словно меня тут застукали за хрен знает чем.
- Не стоило.
- Да знаю, я просто... В общем… Пойду.
Торчок кивает мокрой головой и затем, глядя в упор на меня, пока я задом пячусь в темную гостиную, выдает тихое: «Я так устал».
Все не так просто, наверняка у этих обколовшихся писателей во всем, бля, подтекст. Я его достал? Я точно его достал: я слишком близко, я постоянно маячу перед глазами, я мешаю жить, я навязываюсь. Вот он и устал. Так что нужно это прекращать, пока все окончательно не запоролось.
- Я уеду завтра.
Торчок сдергивает с шеи полотенце, спасающее от воды тонкую, накинутую на плечи белую рубашку:
- Хм… надолго? – и совсем это никакой не вопрос, скорее, наступление, после которого нереально ответить «насовсем».
Вот я и молчу, как баран.
- Том, послушай. Только спокойно, ладно? – торчок садится на кровать и знакомым движением растирает пальцами лоб, на этот раз, похоже, пытаясь выйти из-под влияния того гребаного пойла.
– Я скажу все, как есть, хуже уже не будет, так?
Мы оба нервно улыбаемся. Хрен знает, что он там собирается нести, но мне совсем не страшно, хочется даже подойти ближе, и хорошо бы просушить его волосы, а то ведь простудится к такой матери.
- Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что с тобой невероятно сложно? – Билл так шутит, поэтому я даже не начинаю ему объяснять, что «со мной» быть никто не пытался. – Думаешь, я не понял, что ты нашел записку? Просто ты так себя вел, словно это какая-то игра, вот я и… А потом будто я тебя чем-то сильно разочаровал, и ты передумал.

Это все почти правда, но, сказанная вслух, она кажется нереальным бредом.

- Билл, ты хоть сам понимаешь…
- Нет! - торчок так резко перебивает меня, что я теряю мысль. Или ее банально не было? – Именно, Том, я вообще ничего не понимаю! Раньше думал, что проблема в Райкерсе, что это там ты так жмешься, закрываешься. Но теперь ничего не изменилось. Я сказал тогда все, что мог, понаописывал всякого в красноречивом бреду – хотелось оставить о себе хоть какую-то память. Теперь даже вот стыдно, что я так вешаюсь. Ты просто скажи, нужно тебе это или нет?
После таких вопросов хочется сдохнуть, чтоб «щелк» – и больше ничего не разрывало голову. Это какой-то маразм: я не могу ответить, я занят только тем, что пытаюсь защитить то, что уже было, от всего, что еще может быть.

- Не отвечай. Не отвечай! – Билл как-то слишком поспешно подходит ко мне, и только потом я понимаю, что, обдумывая всякую лабуду, неосознанно пятился назад.
От него немного отдает алкоголем, а еще шампунем, что в моем понимании вообще никак не может совмещаться. Забухавшие, они ведь какие? От них несет помойкой, они нихера не контролируют, распускают руки, если еще в состоянии. Торчок сейчас свои тоже распускает, только он другой совершенно, он не такой, как они.
И я, походу, сам все это разрешаю.
- Это все чепуха, - наконец серьезно сообщает Билл, прекращая бормотать свое «не отвечай» в мое правое плечо. – Не надо ничего говорить, ладно? Я уже понял, что ты не особо болтливый.
Я, не сдержавшись, фыркаю, а торчок довольно улыбается, внимательно изучая мое лицо до тех пор, пока у меня не возникает желания спрятаться:
- Ну что тебе?
- Помоги, - шепчет, касаясь губами моего вечно хреново выбритого подбородка. – Просто скажи, когда я буду делать что-то не так, – он просовывает руку под обе мои футболки и клетчатую рубашку, скользит вверх по позвоночнику. Тепло, даже немного покалывает, словно он бьется током, слегка, как это бывает во время электризации кузова при… Блять, какая херня лезет в голову!
Торчок снова медлит, поэтому, чтоб спрятать горящие щеки, я запрокидываю голову вверх. Неверный ход! Билл все же немного выше и теперь его наклонившееся лицо практически соприкасается с моим. Он нервно облизывает свои губы, делает шаг вперед, прижимаясь плотнее, а затем целует, пока я продолжаю пятиться назад, обдумывая то, что сейчас вообще никаким боком вспоминать не стоит. Не, на сей раз это не запчасти машин, и даже не папочкины уроки, это слова торчка о том, что здесь уже не Райкерс. Никакие мои оправдания… Тут никто не остановит, и если все зайдет далеко, то ничего больше не прикроет мою задницу. Не в прямом смысле, конечно. Или…
Не замечаю, когда из комнаты торчка я подобно тупому крабу допятился до гостиной, не замечаю, когда оказываюсь в ловушке между Биллом и диваном – в себя прихожу только после того, как, потеряв равновесие, заваливаю обоих на холодный пол. Торчок стонет, целуясь все жестче, а я, как имбецил, намертво цепляюсь за его влажные после мытья волосы, и больше нихрена не могу: ни отвечать, ни действовать самому, только мешаю ему стягивать с меня джинсы и… Блять! Стоп.
– Стоп, стоп, стоп… – повторяю, едва ли не с паникой пытаюсь заново понатягивать на себя задравшуюся одежду.
Билл скатывается с меня и, тяжело дыша, выставляет руки вперед, словно демонстрируя свою безоружность:
- Все. Все. Видишь? Черт, с тобой весело, как с атомной бомбой! – на последних словах он коротко смеется и замолкает, мертвым взглядом уставившись в потолок.
Умеет же торчок вот так вот выключаться.
Продолжать лежать дальше – тупо, вставать и куда-то идти, пока лежит он – еще тупее.

- Я уеду завтра, - повторяю то, что еще пару минут назад казалось таким правильным.
- Не надо, Том, - выдержав убийственную паузу, бросает торчок, так, словно я с ним советовался.

А после его уверенного «мы со всем разберемся», кажется, что я и правда, блять, советовался, иначе как же можно одному такое решать?
Угу, вот и мысли пошли стремные какие-то.

- Ты пока диван раскладывай, я сейчас в ванну, а потом приду.
- Зачем? – пытаюсь спросить как бы между прочим, но страшно так, что пиздец.
- Я с тобой лягу, так что диван раскладывай, все равно ты сам не согласишься ко мне перелечь.
- Послушай, Билл, это все лишнее, ладно? Я совершенно не так хотел. Я…
- Значит, будет так, как ты хотел, - торчок возвращается к себе, а затем с громким щелчком захлопывается дверь в ванную комнату.

Будет так, как я хотел? Докатился, блять: хотел сам помогать, хотел, чтоб ему удобно со мной было, а оно перекрутилось все по-идиотски. Нужно самому стараться! И если он хочет от меня чего-то другого, то и быть этим чем-то другим. Вот! А еще лучше было бы оставить его в покое и дать спокойно пожить, только как же можно? А вдруг опять колесо, вдруг помощь с чем-то нужна будет? И друзья… Друзья у него идиотские, хотя тут еще нужно ближе присмотреться. И диван… Диван у него туго раскладывается.