*вместо закрытой записи*
Автор: Being
Бета: Корина
Статус: закончен
Жанр: AU| Angst| POV Tom | Romance
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Том/Билл
Размер: миди
Предупреждение: братья – не братья, страна - не Германия.
Упоминание упоминания инцеста, наркотиков.
От автора: Событийно «Твой Бруклин» является продолжением «Rikers Island». Но по идейному содержанию он о другом, это не более чем просто мой развернутый ответ на вопрос «а сложилось ли бы у них?»

На полудохлом острове я умудрился совершенно отвыкнуть от грохота жизни, и теперь все это звенит в голове с удвоенной силой: болтовня безликой толпы прохожих, гудение застывших в пробке машин, отчаянные выкрикивания «такси!», стук, скрип, скрежет и люди-люди-люди… Двинуться, блять, можно! Но я счастлив. Мне кажется, я так близко. Я хожу с тобой по одной земле, дышу одним воздухом и уже третий час, высматриваю твою голову поверх других. Только что был в довольно пристойной забегаловке на углу, сидел за столиком у окна, грел руки о фирменный стаканчик с черным кофе и представлял, что ты сидишь напротив. Очередной маразм, конечно, ведь ты вряд ли заходишь в такие стремные места.
читать дальше- Эй, осел, смотри куда прешь! – чудак, которого я случайно зацепил плечом, роняет мобильный на тротуар. – Женщина, в сторону! Раздавите же… где-то тут… - едва ли не встав на четвереньки в своем деловом костюме, в сумерках он не видит, что гребаная железяка находится у него прямо под ногами.
За «осла» хочется уйти, сделав вид, что ничего не случилось, раньше бы еще и сверху напхал. Но это было раньше, до моей религии. Неожиданно для себя все же наклоняюсь и протягиваю ему трубу. Мужик довольно грубо вырывает ее из рук и тут же смотрит на экран:
- Джей, ты еще тут?.. У меня его выбили. Нет, не нападение, просто какой-то слепой осел…
На четвертой авеню все больше хочется свериться то с картой, то с адресом. Не так я себе все представлял. Нет тут книжных белых домиков с аккуратными заборчиками, только колоны огромных жилых коробок. Думал, до нужного дома свалка мельтешащих повсюду людей хоть немного рассосется, но где уж там. Четырехполосное движение напоминает стремную разноцветную реку: два ряда белых приближающихся фар и два красных – удаляющихся. Все эти тачки спешат домой. Я тоже спешил, но теперь, по причине то ли моей ссыкливости, то ли склонности пасовать в последний момент, но что-то как-то уже не так несет. Не те сопливо-заоблачные планы. Хочется другого. Не знаю чего.
Скорее всего, просто тупо трушу.
Я чужой в этом городе и, возможно, чужой для тебя, но это не важно, потому что правильно быть рядом, чтобы пригодиться, если вдруг.
Наверное, я ко многому не готов, до хера всего не продумал, да и… Что говорить? «Эй, привет, а помнишь, вместе сидели? Я потом еще подставил тебя: облапал на своей полке и укатил в уютненький домик легавого»… Тьфу, блять. Вот дерьмо – срочно забыть про «блять». Он, же, скорее всего, из приличной семьи, раз в хоре поет. Или не поет?
Только заворачиваю на семьдесят вторую улицу, как из-за угла выскакивает серебряная Ауди и резко притормаживает, залетев колесами на аккуратный тротуар. Имбецилы, сидящие в салоне, тут же открывают дверь, выпуская долбеж клубной музыки и какого-то стремного… парня? Он цепляет, вынуждая пялиться так, как если бы глазели на меня, то непременно схлопотали бы по любопытным глазелкам.
Черные кожаные штаны, сапоги до колена, бабская рубашка и совершенно не вяжущаяся с образом спортивная куртка, судорожно зажатая в руках.
- Куд-кудах, куд-кудах! В десять спать, а не… Эу, помогите слово «трах» пририфмовать!
- Майк, рот закрой и катитесь уже. До завтра.
- Только чтоб завтра на полную программу!
- Иди ты на фиг, мамочка – сам разберусь!
Он разворачивается, как только Ауди спрыгивает с бордюра, унося быдло дальше по семьдесят восьмой.
Это вовсе не мой торчок, но тем ни менее – это он.
Приподнятые лаком волосы, рассеянный взгляд жирно подведенных глаз… Он что, снова обдолбанный?
Все должно было быть не так. Страшно за себя, за торчка. Не за этого – за другого, которого я, скорее всего, уже никогда снова не встречу.
Может, иногда лучше не знать, не видеть Бога, чтоб продолжать верить?
Мельком кошусь на номер дома, но Билл тут же перехватывает этот жест:
- Том? Ты? – слегка настороженный голос заставляет меня надеяться, что это все же он. Что если всмотреться, то где-то там, под всем этим, в другой реальности, торчок действительно ждет меня таким, как был.
Я молча киваю, ведь еще даже не умудрился придумать, что говорить, а спонтанно я только ересь и брякну.
Он делает первый шаг, путается, цепляясь носком сапога за асфальт. Презираю людей, которые не могут контролировать свое тело – сразу вспоминаю вечнобухого, распускающего руки отчима.
- Ты… - снова повторяет, подойдя совсем близко. Кажется, он тоже не придумает, куда себя деть: крепче сжимает куртку, словно пытаясь ее то ли порвать, то ли просто выкрутить, поправляет странно уложенные волосы. Так близко. Хочется схватить его за плечи и трясти, трясти, трясти, требуя сейчас же вернуть мне того, которого я знал: осторожного, правильного, светлого.
- Какими судьбами здесь?
Снова пожимаю плечами. Не хочется говорить про книгу. Книга это то, что было между мной и торчком, а вот этого тусовщика я не знаю.
- Да так, гуляю.
Улыбается, а затем как-то грустно смотрит на свой дом.
- Я сейчас тоже собирался. Надо с пса пра… Нуу, - кривится и с силой трет пальцами лоб, словно пытаясь разгладить собравшиеся морщинки.
У торчка не было проблем с тем, чтоб выразиться, хоть он и тормозил немного поначалу, и это еще одно доказательство – я обманут.
- Пса выгулять надо. Если не спешишь…
- Не спешу, - сил не осталось даже на то, чтоб врать. Желание жить – выкачано, сдулось, как сорвавшийся с баллона шар. Резко.
Да и куда может спешить человек, у которого увели цель?
Сам себе напоминаю Криса, который истерит из-за того, что мир отказывается под него подстраиваться. Мозгами я такой же малолеточный идиот, как и он. Где-то в сумке валяется приглашение на День рождения. Хочу назад, хочу вместе с ним продолжать верить в то, что мы навоображали: он – в то, что крутой и сильный спасатель, а я в своего торчка.
Дверь в квартиру не поддается: ключ то падает, то просто-напросто отказывается проворачиваться в его дрожащих руках.
- Дерьмовый замок! Эта дрянь еще от прежних жильцов осталась, - в сердцах выругивается он, очередной раз с силой ударяя меня по башке этим несоответствием.
За дверью несдержанный радостный лай и скулеж собаки. Это сбивает, мешает думать. Еще прочнее заворачивает в детское ощущение несправедливой обиды.
- Дай сюда, - слишком грубо отстраняю его и сам хватаюсь за ключ. Нелегко, но все же открывается. С моим то, бля, прошлым, коли задаться целью, то и без ключей на пару минут работы.
Разворачиваюсь, прижимая дверь плечом, чтоб не вылетела его слабоумная псина.
- Спасибо. Ловко ты это, - и снова в его взгляде проскакивает что-то до боли знакомое. Снова хочется схватить за плечи и трясти, трясти как копилку, надеясь хоть на какую-то выпавшую мелочь.
- Ты изменился, - не могу больше обдумывать все это один. Пусть хоть что-то скажет в свое оправдание.
Ну?
Ну же!
Билл растерянно дергается, зачем-то себя оглядывает, неловко вывернувшись и чуть не наебнувшись при этом со ступенек.
- Да нет, вроде.
- Ты другим был, – ну, признай, признай же, зараза! Вскройся! Вывернись! Отдай мне его! Верни! Хочется кричать, а когда так, то мне лучше вообще заткнуться. Изолироваться. Как я могу требовать торчка, когда и близко его не заслуживал?
- Том, давай потом об этом. Так и будем на лестнице стоять?
- Раньше ты говорил по-другому. Ты вообще другой был.
Билл устало вздыхает и делает шаг вперед. Надвигается, моментально воскрешая перед моими глазами картинки из пастуховского душа, тогда он тоже так попер. Неосознанно шарахаюсь в сторону, а из-за двери тут же вылетает освобожденная псина, счастливо рванувшая вылизывать хозяина.
- Желтый, придурок, угомонись! - он смеется. В шутку отбивается. И… блять, как же он сейчас похож на него. Это какой-то сраный аттракцион: вверх – вниз, рядом – далеко, он – не он. Только такой кретин, как я, может оказаться настолько тупым, чтоб так запутаться в одном человеке.
Прости, торчок, но я пока не знаю, чему верить.
За то время, что он возился в ванной и переодевался, могло бы окончательно стемнеть, вот только в этом подсвеченном городе так не бывает. Народу на улицах чуть поубавилось, от чего стало как-то легче дышать и думать. Даже его псина, наконец, угомонилась, перестав метаться из стороны в сторону, спутывая поводком наши ноги.
- Лабрадор? – уточняю, чтоб хоть как-то начать разговор. Мне то ничего – могу и дальше думать, сравнивать, а вот Биллу от молчания неуютно. Не хочу, чтоб со мной ему было неуютно, даже этому: не торчку, но похожему.
- Да, – бросается отвечать с видом человека, готовящегося толкнуть длинную толковую речь, но тут же запинается.
- А зовут как?
- Никак.
- Как так?
- Да обычно... Я по-разному его называю, когда желтым, когда медведем, но чаще просто собакой.
- Это странно.
- Разве?
Не знаю что ответить, так и продолжаю пялиться себе под ноги. Кроссовки мои, кстати, уже менять пора, потому что… Я в детстве всегда хотел собаку, но, ясное дело – нельзя. Зато я часто был занят тем, что придумывал, каким он мог бы быть: умным, сильным, красивым, смелым. Скорее всего, я просто всегда, бля, ждал слишком многого, хотя сам еще то ничтожество.
Внезапная догадка – очередной успех в сопоставлении – и вдруг на миг становится так легко, что я незаметно для себя начинаю ржать вслух.
- Ты что? – торчок, торчочек с опаской смотрит на меня, левой рукой пытаясь удержать тянущего вперед желтого лабрадора.
- А мы ведь как тогда не умели общаться, так и сейчас, - довольно сообщаю, мысленно закрывая детскую игру в «найди десять отличий»
Он улыбается и неловко запускает пятерню во все еще торчащие волосы.
- Да уж, есть немного. Слушай, Том, я сейчас, может, еще не совсем адекватно соображаю – меня третий день подряд гоняют отмечать освобождение так, словно я с горячей точки живым вернулся, - хмыкает, в очередной раз одергивая вертящегося пса. – Но… ты чем-то подавлен? Обижен на меня?
Мотаю головой, не желая вслух признавать это правдой. Да кто я такой, чтоб на него обижаться?! Внезапно хочется рассказать про книгу, про все-все-все, и чтоб он сам сказал, как правильно.
- Просто мне показалось, что ты как-то так на меня отреагировал…
- Все нормально! – не хочу погружать его во весь тот долбоебский маразм, который я обычно обдумываю. Оно не стоит того, чтоб делиться. А что говорить – «мне показалось, что ты как-то не соответствуешь моим ожиданиям»? Пиздец, каким же нужно быть кретином, чтоб так…
- Том?
- А?
- Я спрашивал про Бруклин, каково это – вернуться домой? Я первые два дня никак привыкнуть не мог после Райкерса, словно не на месяц уезжал, а лет на пять. Людей немного шарахаться начал, стало непривычно, что их столько, и все свободно расхаживают.
- Есть немного, - по-дурацки улыбаюсь, повторяя фразу торчка. Мне нравилось за ним повторять. Он и сейчас много умного говорит, хоть и малость не на трезвую голову. – Но, по правде, я не совсем отсюда…
- А откуда?
- Так… Не важно, - с силой шморгаю, но, опомнившись, сглатываю, от чего-то не решаясь харкнуть здесь и при нем. – Приехал к одному человеку.
- А-а-а, - тянет Билл, и то ли я что-то себе накрутил, то ли вконец съехал на идее, что торчок должен быть моим, но в его голосе мерещится ревность. – А он где живет?
- Он? Да вроде тут недалеко, – это почти правда – почти он.
- Вроде? Подожди, ты что еще… Уже поздно. Тебе есть, где остановиться?
- Ну, это как сказать.
- А что тут говорить, есть или нет? – совершенно не осторожничая, Билл переходит дорогу на красный. Машин нет, но все же. Никак не могу вспомнить, естественно ли было нарушать правила тому торчку, которого я знал. И с чего я, бля, считал его таким святым при всем при этом?
- Эй, Том? Так есть или нет?
- Ну, нет вроде пока.
- Останешься у меня? – и тут же добавляет охереновски нелепое: - только не подумай, что я навязываюсь.
Ржу вслух. Неуважительно это, наверно.
- Прости, просто… Смешно.
Смешно, потому как абсурдно. Ага, особенно когда я сам, как сраный маньяк, постоянно слежу за ним, да и вот, искать, видите ли, приехал. Чем думал, вообще? Хер знает. Нервное это все, короче.
- Что тут смешного? – не могу въехать: он то ли обижается, то ли злится, но говорит как-то странно. – Я только и делаю, что достаю тебя. И, по случаю, прости, что полез тогда к тебе, ну… тогда. Да еще и сегодня так... неожиданно встретились. Представляю, какого ты обо мне мнения.
- Нормального, - тупое заверение, никак ни в каком месте не отражающее то, что я реально думаю.
- Переночуешь у меня, - торчок резко тормозит и, развернувшись на девяносто,
идет обратно. – Что стоишь? Возвращаемся, хватит с Желтого и этой прогулки… Что замер?! Я приставать не буду, – он улыбается, вначале то ли язвительно, то ли грустно, а потом широко, по-настоящему, и на этот раз хохочем оба под настороженным взглядом его псины.
Вот же маразм. Кретинский я все, как всегда, по-кретински запутал. И какого черта, блять, взбесился? Ехал к нему, а отреагировал как на чужого. Идиот! А если можно было бы переиграть, то как? Воображение тут же подкидывает стремную картинку летнего дня, где поют птицы, играет музыка, такая, как та, что из старой бабушкиной шкатулки, я открываю аккуратную декоративную калитку, прохожу мимо ухоженной зеленой лужайки к его дому – стучу, он смотрит на книгу в моих руках и… И все, дальше пиздец, дальше воображение выбивает. Мозг и так плавится от чумового количества киношного бреда. Не со мной. Только не со мной. Забыть. Смять. Выкинуть.
Этот Билл живет на втором этаже, в обычном старом доме из красного кирпича, а вокруг вместо газона все залито серым асфальтом. В гостиной, на узком диване в которой я уже четвертый час пытаюсь заснуть, вообще нет книг, хотя, бля, казалось бы, но снова сам себе все насочинял. Только плазма в пол стены, горы дисков вокруг и беговая дорожка возле окна. Терпеть, кстати, не могу такие штуки – она напоминает мне прибамбас из клетки хомячка, когда они крутят свое колесико как имбецилы и никуда при этом не перемещаются. Тупо кому-то на потеху.
Из комнаты торчка все еще слышно систематический долбеж пальцев о клавиатуру. Хрен его знает, что можно так долго строчить. В офицерском доме всегда тихо было, почти отвык прислушиваться:
тук-тук - тук-тук-тук – туктуктуктуктук…
Из полусна выдергивает то, что это внезапно все же прекращается. Билл открывает свою дверь и, пробираясь на кухню в потемках, сворачивает телефонную тумбу.
- Тшшш, - сдавленно шипит сам на себя.
- Свет включил бы, - советую, машинально прикрывая глаза рукой.
Вот, бля, что ж у меня голос гадкий такой, особенно после долгого молчания.
- Разбудил? Прости, эти три дня координация здорово хромает… Что? – переспрашивает, после того, как я, как старый дед, бурчу, что хуйню всякую меньше глотать надо.
Не, ну а че, можно, бля, подумать, я ему что-то дельное сказать могу.
- Ничего. Свет, говорю, включи. Ты у себя дома, это я не…
- Нет-нет, я так, - торчок тут же налетает на новое препятствие.
Свет не включается даже на кухне. Негромко хлопает дверца холодильника, и он возвращается обратно.
- Тебе что-то принести? Воды?
- Нет, - думаю, стоит ли добавить «спасибо» за предложение, но туплю слишком долго, поэтому уже не говорю. Да и нечего со мной цацкаться!
В коридоре слышен торопливый стук коготков, а после – радостный скулеж. Не вижу, но уже знаю, что псина торчка издает такие звуки, когда ему пузо чухают. Телячьи нежности, бля… Всегда собаку хотел.
Билл подходит к моему дивану, за ним шлейфом следует все то же стучание когтей о паркет.
- Том? – темный силуэт замирает прямо напротив, слегка наклоняется – мое тело тут же сковывает паралич, зато внутри поднимается паника: сердце долбится, кровь мечется по венам, требуя срочной капитуляции.
- А? – получается слабо, будто меня вот как раз в этот момент душат.
- Можно, я сяду рядом, раз ты все равно не спишь?
- Зачем это?! – получается грубо. Я сраный паникер. – И вообще это тебе не колония, это твой диван, а не моя койка, так что… - запинаюсь, вспоминая, когда у меня было хоть что-то свое. Так всю жизнь и мотаюсь по чужим квартирам. Как шлюха какая-то – прав был папочка на этот счет – все-все-все предвидел.
- Я все думаю о том, что ты сказал.
- А че я уже ляпнуть успел? – приподнимаюсь, заранее готовясь извиняться.
- Ну, о том, что я другой, - сейчас я слышу только голос, от которого пробирает, такой знакомый, теплый и вот нихрена он не другой. Нечего мне тогда было заливать. – Я пока печатал…
- А что печатаешь?
- Так… рассказ.
- Ого, блять! Ты поешь в хоре, учишь отсталых детей, еще и книги пишешь?
- Да нет же! – он смеется, но как-то невесело. – Не пою я в хоре, что ты заладил? И нет у меня никаких книг. И не будет. Редакции не берут – говорят, что все это никому не нужно. Денег тоже нет, чтоб самому что-то как-то думать на этот счет. Так что вот. Я вроде занимаюсь всем и ничем одновременно. Может, нет меня какого-то четкого, чтоб другим быть.
- Так не бывает! А если и бывает, то точно не с тобой, – чушь какая-то. Как это его нет? Торчка моего нет.
- Может, и не бывает. Но там, в камерах, меня точно не было. И тебя тоже, я думаю. Это не то место, где можно из себя что-то представлять. Нужно просто выбрать максимально безопасную манеру поведения и держаться ее – вот и все. Ты же знаешь.
- Да, но… - я, словно опомнившись, туго въезжаю в то, как запутался. – Тебе нечего было там делать, нужно было просто дать, чтоб они заплатили этот ебаный залог!
Торчок задерживает дыхание и испытывающе смотрит на мою сумку – под диван я ее не смог запихнуть, поэтому она просто по привычке лежит рядом на полу.
Блять! Записка. Книга. Догадался?
Билл, наконец, расслабляется как степная собачка, переждавшая опасность
- Я тебе передавал «Дневник памяти», ты…
- Не дочитал. Еще в самом начале бросил, - поздно говорить правду. Я уже начал врать, что случайно в этом районе. Теперь запутаюсь нахрен. Как вообще додумался врать торчку? Чем я теперь лучше его Ричарда или остальных?
Не лучше. Да и не был никогда.
- Что ж, - по нему сейчас нельзя разобрать, верит он мне или нет, да я и стараюсь не особо – слишком мандражно. – Книга, правда, немного нудноватая. Я ее и взял только потому, что больше в этой квартире и не было ни черта – все в компьютере хранится.
- Ясно, - я стараюсь поскорее закрыть именно этот разговор, а Билл, скорее всего, понимает это как вообще.
- Ты спать уже, наверно, хочешь? Я просто поздно встаю, только где-то к часу. Ты мне говори, если и дальше мешать буду, – торчок улыбается и встает, в потемках направляясь к себе в комнату.
Пес за ним не плетется – видимо, уже где-то тут срубился.
- Эй, тор… Билл? Ты так и не рассказал, что потом было с тобой в Райкерсе.
- Ты тоже. Завтра уже, может. Заодно и познакомимся по-настоящему.
- Мне работу искать завтра, - предупреждаю, потому как больше не знаю, чего сказать.
- Ладно, разберемся.
- Ага – разберусь.
Торчок уходит к себе, а из-за двери еще некоторое время доносится монотонное: «тук-тук - тук-тук-тук – туктуктуктуктук»
****

- Флэтбуш-авеню! Только побыстрее, я, знаете ли, вообще-то тороплюсь, - маленькая ссохшаяся женщина мгновенно умудряется заполнить собой все свободное пространство в тачке. Блять, как же это достало, салон еще не проветрился после обкуренных долбоебов, вывалившихся двумя кварталами выше.
- Молодой человек, мы сегодня сдвинемся с места?
- Угу. Флэтбуш-авеню это где-то в центре?
- Господи, да, в самом центре. Мне к Уильямсбургскому банку, – и, с секунду подумав, ляпает: - вы из тех нищих эмигрантов, припершихся работать в такси, не зная города? Акцента вроде как нет.
Включаю счетчик, пока дотошная зараза распространяется о том, как на прошлой неделе она опоздала на встречу из-за араба, который нихера не знал английский.
Во всей этой гребаной работе в желтом такси есть только один плюс: полная двенадцатичасовая занятость, с шести вечера до шести утра, это только если на вторую смену не оставаться. Можно практически не пересекаться с торчком: спит он часов до двенадцати, и собака у него такая же странная: кажется, что он ее только ночью и выгуливает. Хотя, что я там о них знаю? Тут тот же результат, блять, что вышел с лесопилкой – прорезалось мое страусиное поведение. Если мы не видимся и не общаемся, остается шанс, что не запорю все к такой бабушке. Хотя че там запаривать-то? Теперь, когда фиг разберешься, что случилось, и как я стал его квартирантом. Даже еще не другом. Куда уж мне, блять. Я бы себя уже раз триста отправил на кислород, а он вот нет. Еще и настаивает, чтоб я пока обустраивался, что потом разберемся… Угу, как же. Я сам с собой не могу разобраться, а тут еще и с ним.
- … на двадцать первую авеню. Эй, вы меня слышите?
- Ехать на двадцать первую?
- Да нет же, я про того араба говорю. Целый час петляли в пяти кварталах. А вас вот как зовут?
- Том.
- Ясно, таки американец? Непонятно только, чего так слабенько ориентируетесь.
- Я недавно… - «родился» проскакивает в голове тупая мысль. Но именно так я себя и чувствую. Все вокруг до сих пор какое-то стремное и совершенно не мое. Был у меня торчок, но сейчас я не чувствую этого, может, тупо из-за страха.
Возле хренова банка женщина долго копается в кошельке, выуживая десятку. Ненавижу этот момент. Терпеть не могу брать деньги из рук – когда их суют, чувствую себя грязным продажным ничтожеством. Проще молча спиздить что-то. Ага, а потом снова в клетку, но там уже нет торчка. Да и если в Райкерс направят, то перед легавым неудобно. А Крис узнает, так вообще не поймет, обещал же прийти на день рождения. Бабки нужны и на подарок, и чтоб долг отдать. Так что сегодня можно и на две смены, а потом самому отсыпаться после того, как понаблюдаю за спящим торчком. Уродская привычка еще с острова, но только так я могу смотреть на него без паники и спокойно думать.
После женщины на заднее сидение грузится толстый запыхавшийся негр, выскочивший из того же банка. Сидит и продолжает трепаться по телефону, словно у меня тут, блять, переговорный пункт. Адрес сообщает только поле того, как я демонстративно включаю счетчик. Ну и хрен с ним, зато хоть этот мне душонку свою изливать не будет, а то из-за тишины в салоне каждый второй реально полагает, что должен меня развлекать своей болтовней. Да нахрена? Только думать мешают.
Ночью с этим попроще – людей практически нет, только отбросы разные. Если гнать не задумываясь, не вглядываясь в эту ебаную дорогу, то улица сливается в одно сплошное яркое пятно, воронку из миллиарда лампочек, подсвечивающих вывески и рекламу, рассчитанную разве что на дегенератов. Сотни клубов, один злачнее другого, выходящие из них парочки в обязательном порядке лижутся на заднем сидении. Так муторно от этого: секс в машине. Мне даже начинает казаться, что в такси стоит та же вонь, что в пикапе отчима, как долбанутый кретин облизываю губы, пытаясь стереть с них мерещащийся тошнотворный вкус его рта: пива и гамбургеров. Но если мысленно отгородиться от имбецилов на заднем и вспомнить торчка, то все это дерьмо начинает постепенно отпускать. Остается только полет в разноцветной воронке, без мыслей, но со стойким ощущением, что я конкретно лажаю, что все должно быть не так. Сейчас впервые в жизни кажется, что могло бы быть и лучше
Вздрагиваю, когда мобильник, оставленный на приборной панели, начинает долбить резкую клубную шнягу: трубу мне торчок подсунул вместе с карточкой, сказал «на всякий случай». И вот… Зачем-то даже по-быстрому припарковываюсь, радуясь отсутствию пассажиров.
- Оно не крутится! – судя по голосу, Билл едва ли не паникует, что опять же ему не… Так, блять, прекратить сравнивать!
- Че?
- Я не знаю чего, думал, может, ты скажешь.
- Да что там хоть не крутится?
- Колесо заднее. Я выехал, а я уже давно машину не брал, так что… Пробовал проехать так, но сильно скрипит и резина трется. Может, эвакуатор?
- Нахера? Тормоза расклинь.
- В каком смысле?
- Ну, в прямом, блять, конечно.
- А-а-а…
- Реально понял? Колесо сними и посмотри.
- Том?
- А?
- Я тогда лучше эвакуатор.
- Из-за простой пятиминутной херни?
- Так я еще никогда…
Это кажется таким правильным – срываться и ехать ему на помощь, и посрать, что он мог бы легко обойтись и без меня. Ведь если вспомнить, то за этим я и перся в Бруклин – быть рядом. Только, кажется, давно это было, до того как я, блять… веру предал, что ли.
Вместо того, чтоб, закрывшись, ждать в машине, торчок сидит, забравшись с ногами на капот, и любуется беззвездным грязным местным небом. Придурок обдолбанный! Мельком оглядываю безлюдную темную улицу. Прибить его за это, что ли, пока кто-то другой не успел, а то ведь… Пиздец как страшно. Как на острове у него не фурычили инстинкты самосохранения, так и здесь. Да и я, как квочка шизанутая, все бегаю за ним. Знал бы как…Торчок вздрагивает, когда я преувеличенно сильно хлопаю багажником, достав домкрат. А что? Пусть, может хоть что-то поймет.
- Правое заднее не крутится, показать? – торчок спрыгивает с капота и деловито бьет острым носком сапога по заклинившему колесу.
- Не надо пока, потом проверим.
- Как скажешь, - он замолкает, причем так недопустимо надолго, что я реально начинаю чувствовать себя кем-то из своих пассажиров – ищу тему для разговора:
- Ты куда-то ехал? Спешишь?
- Ехал, но не спешу, так… Майк с ребятами в клуб звали.
- Спать по ночам надо.
- А сам-то?
- Я работаю.
Торчок снова молчит, только на этот раз кажется, что как-то обижено. Поговорили, блять.
- Вот теперь попробуй, только плавно газ отпускай.
Я даже начинаю бояться, что это будет последнее, что я ему скажу сегодня, завтра, послезавтра, на этой неделе. Или когда мы там снова пересечемся, так чтоб кто-то из нас не дрых в этот момент. За что боролся, так сказать.
Хреново колесо расклинило, а другие причины быть рядом с ним нужно еще придумать.
- Не хочешь со мной?.. Я с ребятами познакомлю, - неуклюже добавляет Билл, наткнувшись на мой ошарашенный взгляд. Нафига мне его ребята?
- Издеваешься?
- Почему? Если это из-за времени, то ты и так, как я понял, слишком много ездишь.
- Брось, - но прежде чем я успеваю открыть дверь своей тачки, торчок хватает меня за плечо и с силой разворачивает к себе. Хотя откуда там в нем сила? Это я, по ходу, рядом с ним как размазня пластилиновая, нихера сопротивляться не могу.
- Ты хоть перерывы на обед делаешь?
Ответ приходится подбирать полвечности. Когда он так близко, когда касается, то я вообще ничего не помню.
- Какой обед может быть посреди ночи?
- Не язви, ты меня понял, - Билл продолжает стоять на месте, но мне почему-то кажется, что он приближается. Или это я приближаюсь? Или вообще ничерта не происходит? От этого можно сдохнуть. Хочется, чтоб он сломал меня до конца, не надломал и отошел, а так чтоб вообще без шансов на попятную. Я сам реально устал виснуть, шугаться, вести себя хуже тупого малолетнего девственника-импотента. Фишка только в том, что иначе не могу. Невозможно. Хотя с ним хочется, потому что он не заслуживает терпеть меня такого.
- Пошли. Хоть на один час, а потом уедешь, - его ладонь медленно сползает с моего плеча на локоть, а пока так – я не могу не согласиться. Вот только…
- Я одет неподходяще.
- Не важно. Ты «подходяще» все равно никогда не оденешься – ты боишься собственной сексуальности.
- Чего?!
- Ничего, просто предположение. Поехали, это не займет много времени.
Я тряпка – я нихрена не контролирую ситуацию. Правую руку конкретно сковало, будто он ее все еще держит. Она теперь словно не моя, даже еще больше, чем все остальное тело.
Ехать за торчком оказывается совсем не то, что носиться одному. Больше нет колючей пестрой воронки, только яркие теплые огни его задних фар и приветливое мигание поворотников. Получается даже успокоиться, подумать, где лучше на время спрятать тачку, чтоб в нее не долбились, требуя подвезти. Так что я совсем не думаю о том, насколько только что торчок был близко. Ну а если и думаю, то реально совсем чуть-чуть. Хотя тут как сказать, ведь все-таки…
***
В ночном мире торчка я совершенно точно не в тему. Хотя тут никто, бля, не в тему: скорее всего, со стороны нереально просечь, почему такой человек, как этот Билл, окружен жалкой кучкой мнеподобного быдла. Вот только никто тут со стороны и не смотрит. Всем совершенно точно похуй на все. Скорее всего, сюда и припираются за тем, чтоб ни о чем не думать, потому как думать под монотонный долбеж пошлых треков вряд ли реально.
Билл на спор пьет какую-то мутную хрень и сваливает танцевать в шатающуюся и дрыгающуюся толпу, я даже не врубаюсь, с кем, так как в этом шуме элементарно не расслышал имен его долбанутых друзей. Пиздец как мне все это надо.
Да какого вообще черта я творю? Торчка все равно отсюда не вытянуть ни за каким хреном, а мне так точно пора. Уже стягиваю со спинки стула пронесенную в зал толстовку, когда до меня доходит, что один из его приятелей мне что-то активно впаривает:
- Че? - впервые замечаю оставшегося за нашим столом мужика в узкой черной майке.
- Уходишь, спрашиваю?
- А-а, это. Ага.
- Я тоже эти пляски их не люблю. Если уже гулять, то гулять нормально, по-мужски, но что поделать, так уж вышло, что я один натурально-нормальный в нашей стремной компашке. Даже не спрашивай, как я сюда попал.
Спрашивать я точно не собираюсь, а вот свалить отсюда захотелось еще больше, но мужик все продолжает гнуть что-то свое:
- Я с Биллом только недавно знаком лично, хотя раньше часто его видел – мы пересекались на некоторых лекциях.
- Ладно, – хамить друзьям торчка не хочется, а как свалить по-грамотному, пока тоже не ясно, поэтому натягиваю толстовку и, сделав вид, что я просто умудрился замерзнуть в этом душном потном гадюшнике, сажусь обратно.
Еще немного, а потом точно валить.
- Студенческая жизнь, кажется, так недавно все было: первые настоящие телки, первые настоящие тачки. Верно? – белозубая улыбка на смуглом лице выглядит еще более не к месту, чем только может быть.
- У всех жизнь как-то по-разному начинается, и так же по-разному и проходит, вообще-то.
- Точно, у тебя ведь и нет толком специальности. Билл, когда вернулся, много о тебе говорил, так что мы тут наслышаны уже. Знаешь, чувак, в такие места, как то, в которое вас закинули, ангелочки не попадают… - он замолкает, прикуривая тонкую сигарету, и я уже практически готов услышать о себе всю правду: что мне тут не место, что я испорченный, что я, блять, чужой совершенно. Хоть кто-то же должен в этом мире, наконец, оградить торчка от мнеподобных! Но когда он продолжает, то очевидно несет полную чушь:
- Мы с Биллом в дружеских отношениях, но я все равно не могу не предупредить, а то потом поздно будет. Я знаю, что ты о нем думаешь. Многие не могут сразу его раскусить, а я чувствую, что есть в нем что-то такое…- мужик со знакомой мне агрессией тушит в пепельнице сигарету, моментально убитую в пару затяжек. – Наш Билл только с виду такой паинька, но все, кто с ним связываются, тонут, а он, так или иначе, остается на плаву. Ты врубаешься, о чем я? – он наклоняется, чтоб услышать ответ во всем этом гуле, а мне хочется отшатнуться. Хочется бежать на остров, схватив остатки того, что было так ценно. И срать, что я не верю ни одному его слову, но он, блять, топчется в чужом храме.
- Слушай, ты… - не придумав ничего умного, что охренеть как предсказуемо, я встаю, но он хватает меня за руку и дергает на себя, зачем-то имитируя хренов танец.
- Нет, это ты послушай. Лучше сам вали от него, пока эта черная вдова тебя не размазала. Он говорил тебе про Ричарда? Недавнишнего своего. Не сомневаюсь, что себя он видит в этой истории чистеньким. А как думаешь, сядет ли счастливый человек на кокс? Рич моим другом был, а порошком увлекся только рядом с этим. Связи не видишь, не?
- Свали, мне идти надо! – поздно спохватываюсь, с тошнотой понимая, что я слушал его, что слушал внимательно, что впитал в себя всю эту полову.
Еще чуть-чуть и будет нечего спасать, не с чем бежать.
Но уйти не выходит. Торчок возвращается весь зеленый и, кажется, вот-вот блеванет, как это было когда-то давно, еще в общепите Райкерса.
- Билл, мы уходим! – я и сам не врубаюсь, откуда у меня наглости решать за двоих, наверно злость, раздражение. А иначе, какие там нафиг могут быть «мы». Он неожиданно слушается и идет за своей курткой в подвальный гардероб.
Ему нужно домой. Его срочно нужно спрятать от мира, пока мир его у меня не забрал.
Когда мы едем домой, то впереди больше нет света его фар-указателей, даже неоновых вывесок не видно – начинает светать. Торчок, которого еще пару минут назад душили приступы непонятного мне хохота, стеклянным взглядом смотрит на собственные колени, пока я думаю о том, что при такой дерьмовой работе диспетчер мне больше никогда не даст кэб на сверхурочные.
***
Это все, блять, пиздец какой маразм.
Неправильно, короче.
Даже тупо не верится, что можно быть таким… тупым?
Пока торчок в сортире, ну, то есть у себя в ванной, обнимается с унитазом, я зачем-то расстилаю его кровать. Он не просил. И конечно, бля, скорее всего и сам в состоянии, но вот… Вот как можно быть таким тупым?
Как можно быть таким… и окружить себя... такими? Слов, еб твою, не хватает. А он… Швыряю на постель одеяло, а затем, словно струсив, тут же бросаюсь его расправлять. А он выходит и смотрит на весь этот сраный спектакль, где я завис в роли ворчливой жены домохозяйки.
- Том?
- Чего еще? – получается резко, словно меня тут застукали за хрен знает чем.
- Не стоило.
- Да знаю, я просто... В общем… Пойду.
Торчок кивает мокрой головой и затем, глядя в упор на меня, пока я задом пячусь в темную гостиную, выдает тихое: «Я так устал».
Все не так просто, наверняка у этих обколовшихся писателей во всем, бля, подтекст. Я его достал? Я точно его достал: я слишком близко, я постоянно маячу перед глазами, я мешаю жить, я навязываюсь. Вот он и устал. Так что нужно это прекращать, пока все окончательно не запоролось.
- Я уеду завтра.
Торчок сдергивает с шеи полотенце, спасающее от воды тонкую, накинутую на плечи белую рубашку:
- Хм… надолго? – и совсем это никакой не вопрос, скорее, наступление, после которого нереально ответить «насовсем».
Вот я и молчу, как баран.
- Том, послушай. Только спокойно, ладно? – торчок садится на кровать и знакомым движением растирает пальцами лоб, на этот раз, похоже, пытаясь выйти из-под влияния того гребаного пойла.
– Я скажу все, как есть, хуже уже не будет, так?
Мы оба нервно улыбаемся. Хрен знает, что он там собирается нести, но мне совсем не страшно, хочется даже подойти ближе, и хорошо бы просушить его волосы, а то ведь простудится к такой матери.
- Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что с тобой невероятно сложно? – Билл так шутит, поэтому я даже не начинаю ему объяснять, что «со мной» быть никто не пытался. – Думаешь, я не понял, что ты нашел записку? Просто ты так себя вел, словно это какая-то игра, вот я и… А потом будто я тебя чем-то сильно разочаровал, и ты передумал.
Это все почти правда, но, сказанная вслух, она кажется нереальным бредом.
- Билл, ты хоть сам понимаешь…
- Нет! - торчок так резко перебивает меня, что я теряю мысль. Или ее банально не было? – Именно, Том, я вообще ничего не понимаю! Раньше думал, что проблема в Райкерсе, что это там ты так жмешься, закрываешься. Но теперь ничего не изменилось. Я сказал тогда все, что мог, понаописывал всякого в красноречивом бреду – хотелось оставить о себе хоть какую-то память. Теперь даже вот стыдно, что я так вешаюсь. Ты просто скажи, нужно тебе это или нет?
После таких вопросов хочется сдохнуть, чтоб «щелк» – и больше ничего не разрывало голову. Это какой-то маразм: я не могу ответить, я занят только тем, что пытаюсь защитить то, что уже было, от всего, что еще может быть.
- Не отвечай. Не отвечай! – Билл как-то слишком поспешно подходит ко мне, и только потом я понимаю, что, обдумывая всякую лабуду, неосознанно пятился назад.
От него немного отдает алкоголем, а еще шампунем, что в моем понимании вообще никак не может совмещаться. Забухавшие, они ведь какие? От них несет помойкой, они нихера не контролируют, распускают руки, если еще в состоянии. Торчок сейчас свои тоже распускает, только он другой совершенно, он не такой, как они.
И я, походу, сам все это разрешаю.
- Это все чепуха, - наконец серьезно сообщает Билл, прекращая бормотать свое «не отвечай» в мое правое плечо. – Не надо ничего говорить, ладно? Я уже понял, что ты не особо болтливый.
Я, не сдержавшись, фыркаю, а торчок довольно улыбается, внимательно изучая мое лицо до тех пор, пока у меня не возникает желания спрятаться:
- Ну что тебе?
- Помоги, - шепчет, касаясь губами моего вечно хреново выбритого подбородка. – Просто скажи, когда я буду делать что-то не так, – он просовывает руку под обе мои футболки и клетчатую рубашку, скользит вверх по позвоночнику. Тепло, даже немного покалывает, словно он бьется током, слегка, как это бывает во время электризации кузова при… Блять, какая херня лезет в голову!
Торчок снова медлит, поэтому, чтоб спрятать горящие щеки, я запрокидываю голову вверх. Неверный ход! Билл все же немного выше и теперь его наклонившееся лицо практически соприкасается с моим. Он нервно облизывает свои губы, делает шаг вперед, прижимаясь плотнее, а затем целует, пока я продолжаю пятиться назад, обдумывая то, что сейчас вообще никаким боком вспоминать не стоит. Не, на сей раз это не запчасти машин, и даже не папочкины уроки, это слова торчка о том, что здесь уже не Райкерс. Никакие мои оправдания… Тут никто не остановит, и если все зайдет далеко, то ничего больше не прикроет мою задницу. Не в прямом смысле, конечно. Или…
Не замечаю, когда из комнаты торчка я подобно тупому крабу допятился до гостиной, не замечаю, когда оказываюсь в ловушке между Биллом и диваном – в себя прихожу только после того, как, потеряв равновесие, заваливаю обоих на холодный пол. Торчок стонет, целуясь все жестче, а я, как имбецил, намертво цепляюсь за его влажные после мытья волосы, и больше нихрена не могу: ни отвечать, ни действовать самому, только мешаю ему стягивать с меня джинсы и… Блять! Стоп.
– Стоп, стоп, стоп… – повторяю, едва ли не с паникой пытаюсь заново понатягивать на себя задравшуюся одежду.
Билл скатывается с меня и, тяжело дыша, выставляет руки вперед, словно демонстрируя свою безоружность:
- Все. Все. Видишь? Черт, с тобой весело, как с атомной бомбой! – на последних словах он коротко смеется и замолкает, мертвым взглядом уставившись в потолок.
Умеет же торчок вот так вот выключаться.
Продолжать лежать дальше – тупо, вставать и куда-то идти, пока лежит он – еще тупее.
- Я уеду завтра, - повторяю то, что еще пару минут назад казалось таким правильным.
- Не надо, Том, - выдержав убийственную паузу, бросает торчок, так, словно я с ним советовался.
А после его уверенного «мы со всем разберемся», кажется, что я и правда, блять, советовался, иначе как же можно одному такое решать?
Угу, вот и мысли пошли стремные какие-то.
- Ты пока диван раскладывай, я сейчас в ванну, а потом приду.
- Зачем? – пытаюсь спросить как бы между прочим, но страшно так, что пиздец.
- Я с тобой лягу, так что диван раскладывай, все равно ты сам не согласишься ко мне перелечь.
- Послушай, Билл, это все лишнее, ладно? Я совершенно не так хотел. Я…
- Значит, будет так, как ты хотел, - торчок возвращается к себе, а затем с громким щелчком захлопывается дверь в ванную комнату.
Будет так, как я хотел? Докатился, блять: хотел сам помогать, хотел, чтоб ему удобно со мной было, а оно перекрутилось все по-идиотски. Нужно самому стараться! И если он хочет от меня чего-то другого, то и быть этим чем-то другим. Вот! А еще лучше было бы оставить его в покое и дать спокойно пожить, только как же можно? А вдруг опять колесо, вдруг помощь с чем-то нужна будет? И друзья… Друзья у него идиотские, хотя тут еще нужно ближе присмотреться. И диван… Диван у него туго раскладывается.
Автор: Being
Бета: Корина
Статус: закончен

Жанр: AU| Angst| POV Tom | Romance
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Том/Билл
Размер: миди
Предупреждение: братья – не братья, страна - не Германия.
Упоминание упоминания инцеста, наркотиков.
От автора: Событийно «Твой Бруклин» является продолжением «Rikers Island». Но по идейному содержанию он о другом, это не более чем просто мой развернутый ответ на вопрос «а сложилось ли бы у них?»

На полудохлом острове я умудрился совершенно отвыкнуть от грохота жизни, и теперь все это звенит в голове с удвоенной силой: болтовня безликой толпы прохожих, гудение застывших в пробке машин, отчаянные выкрикивания «такси!», стук, скрип, скрежет и люди-люди-люди… Двинуться, блять, можно! Но я счастлив. Мне кажется, я так близко. Я хожу с тобой по одной земле, дышу одним воздухом и уже третий час, высматриваю твою голову поверх других. Только что был в довольно пристойной забегаловке на углу, сидел за столиком у окна, грел руки о фирменный стаканчик с черным кофе и представлял, что ты сидишь напротив. Очередной маразм, конечно, ведь ты вряд ли заходишь в такие стремные места.
читать дальше- Эй, осел, смотри куда прешь! – чудак, которого я случайно зацепил плечом, роняет мобильный на тротуар. – Женщина, в сторону! Раздавите же… где-то тут… - едва ли не встав на четвереньки в своем деловом костюме, в сумерках он не видит, что гребаная железяка находится у него прямо под ногами.
За «осла» хочется уйти, сделав вид, что ничего не случилось, раньше бы еще и сверху напхал. Но это было раньше, до моей религии. Неожиданно для себя все же наклоняюсь и протягиваю ему трубу. Мужик довольно грубо вырывает ее из рук и тут же смотрит на экран:
- Джей, ты еще тут?.. У меня его выбили. Нет, не нападение, просто какой-то слепой осел…
На четвертой авеню все больше хочется свериться то с картой, то с адресом. Не так я себе все представлял. Нет тут книжных белых домиков с аккуратными заборчиками, только колоны огромных жилых коробок. Думал, до нужного дома свалка мельтешащих повсюду людей хоть немного рассосется, но где уж там. Четырехполосное движение напоминает стремную разноцветную реку: два ряда белых приближающихся фар и два красных – удаляющихся. Все эти тачки спешат домой. Я тоже спешил, но теперь, по причине то ли моей ссыкливости, то ли склонности пасовать в последний момент, но что-то как-то уже не так несет. Не те сопливо-заоблачные планы. Хочется другого. Не знаю чего.
Скорее всего, просто тупо трушу.
Я чужой в этом городе и, возможно, чужой для тебя, но это не важно, потому что правильно быть рядом, чтобы пригодиться, если вдруг.
Наверное, я ко многому не готов, до хера всего не продумал, да и… Что говорить? «Эй, привет, а помнишь, вместе сидели? Я потом еще подставил тебя: облапал на своей полке и укатил в уютненький домик легавого»… Тьфу, блять. Вот дерьмо – срочно забыть про «блять». Он, же, скорее всего, из приличной семьи, раз в хоре поет. Или не поет?
Только заворачиваю на семьдесят вторую улицу, как из-за угла выскакивает серебряная Ауди и резко притормаживает, залетев колесами на аккуратный тротуар. Имбецилы, сидящие в салоне, тут же открывают дверь, выпуская долбеж клубной музыки и какого-то стремного… парня? Он цепляет, вынуждая пялиться так, как если бы глазели на меня, то непременно схлопотали бы по любопытным глазелкам.
Черные кожаные штаны, сапоги до колена, бабская рубашка и совершенно не вяжущаяся с образом спортивная куртка, судорожно зажатая в руках.
- Куд-кудах, куд-кудах! В десять спать, а не… Эу, помогите слово «трах» пририфмовать!
- Майк, рот закрой и катитесь уже. До завтра.
- Только чтоб завтра на полную программу!
- Иди ты на фиг, мамочка – сам разберусь!
Он разворачивается, как только Ауди спрыгивает с бордюра, унося быдло дальше по семьдесят восьмой.
Это вовсе не мой торчок, но тем ни менее – это он.
Приподнятые лаком волосы, рассеянный взгляд жирно подведенных глаз… Он что, снова обдолбанный?
Все должно было быть не так. Страшно за себя, за торчка. Не за этого – за другого, которого я, скорее всего, уже никогда снова не встречу.
Может, иногда лучше не знать, не видеть Бога, чтоб продолжать верить?
Мельком кошусь на номер дома, но Билл тут же перехватывает этот жест:
- Том? Ты? – слегка настороженный голос заставляет меня надеяться, что это все же он. Что если всмотреться, то где-то там, под всем этим, в другой реальности, торчок действительно ждет меня таким, как был.
Я молча киваю, ведь еще даже не умудрился придумать, что говорить, а спонтанно я только ересь и брякну.
Он делает первый шаг, путается, цепляясь носком сапога за асфальт. Презираю людей, которые не могут контролировать свое тело – сразу вспоминаю вечнобухого, распускающего руки отчима.
- Ты… - снова повторяет, подойдя совсем близко. Кажется, он тоже не придумает, куда себя деть: крепче сжимает куртку, словно пытаясь ее то ли порвать, то ли просто выкрутить, поправляет странно уложенные волосы. Так близко. Хочется схватить его за плечи и трясти, трясти, трясти, требуя сейчас же вернуть мне того, которого я знал: осторожного, правильного, светлого.
- Какими судьбами здесь?
Снова пожимаю плечами. Не хочется говорить про книгу. Книга это то, что было между мной и торчком, а вот этого тусовщика я не знаю.
- Да так, гуляю.
Улыбается, а затем как-то грустно смотрит на свой дом.
- Я сейчас тоже собирался. Надо с пса пра… Нуу, - кривится и с силой трет пальцами лоб, словно пытаясь разгладить собравшиеся морщинки.
У торчка не было проблем с тем, чтоб выразиться, хоть он и тормозил немного поначалу, и это еще одно доказательство – я обманут.
- Пса выгулять надо. Если не спешишь…
- Не спешу, - сил не осталось даже на то, чтоб врать. Желание жить – выкачано, сдулось, как сорвавшийся с баллона шар. Резко.
Да и куда может спешить человек, у которого увели цель?
Сам себе напоминаю Криса, который истерит из-за того, что мир отказывается под него подстраиваться. Мозгами я такой же малолеточный идиот, как и он. Где-то в сумке валяется приглашение на День рождения. Хочу назад, хочу вместе с ним продолжать верить в то, что мы навоображали: он – в то, что крутой и сильный спасатель, а я в своего торчка.
Дверь в квартиру не поддается: ключ то падает, то просто-напросто отказывается проворачиваться в его дрожащих руках.
- Дерьмовый замок! Эта дрянь еще от прежних жильцов осталась, - в сердцах выругивается он, очередной раз с силой ударяя меня по башке этим несоответствием.
За дверью несдержанный радостный лай и скулеж собаки. Это сбивает, мешает думать. Еще прочнее заворачивает в детское ощущение несправедливой обиды.
- Дай сюда, - слишком грубо отстраняю его и сам хватаюсь за ключ. Нелегко, но все же открывается. С моим то, бля, прошлым, коли задаться целью, то и без ключей на пару минут работы.
Разворачиваюсь, прижимая дверь плечом, чтоб не вылетела его слабоумная псина.
- Спасибо. Ловко ты это, - и снова в его взгляде проскакивает что-то до боли знакомое. Снова хочется схватить за плечи и трясти, трясти как копилку, надеясь хоть на какую-то выпавшую мелочь.
- Ты изменился, - не могу больше обдумывать все это один. Пусть хоть что-то скажет в свое оправдание.
Ну?
Ну же!
Билл растерянно дергается, зачем-то себя оглядывает, неловко вывернувшись и чуть не наебнувшись при этом со ступенек.
- Да нет, вроде.
- Ты другим был, – ну, признай, признай же, зараза! Вскройся! Вывернись! Отдай мне его! Верни! Хочется кричать, а когда так, то мне лучше вообще заткнуться. Изолироваться. Как я могу требовать торчка, когда и близко его не заслуживал?
- Том, давай потом об этом. Так и будем на лестнице стоять?
- Раньше ты говорил по-другому. Ты вообще другой был.
Билл устало вздыхает и делает шаг вперед. Надвигается, моментально воскрешая перед моими глазами картинки из пастуховского душа, тогда он тоже так попер. Неосознанно шарахаюсь в сторону, а из-за двери тут же вылетает освобожденная псина, счастливо рванувшая вылизывать хозяина.
- Желтый, придурок, угомонись! - он смеется. В шутку отбивается. И… блять, как же он сейчас похож на него. Это какой-то сраный аттракцион: вверх – вниз, рядом – далеко, он – не он. Только такой кретин, как я, может оказаться настолько тупым, чтоб так запутаться в одном человеке.
Прости, торчок, но я пока не знаю, чему верить.
За то время, что он возился в ванной и переодевался, могло бы окончательно стемнеть, вот только в этом подсвеченном городе так не бывает. Народу на улицах чуть поубавилось, от чего стало как-то легче дышать и думать. Даже его псина, наконец, угомонилась, перестав метаться из стороны в сторону, спутывая поводком наши ноги.
- Лабрадор? – уточняю, чтоб хоть как-то начать разговор. Мне то ничего – могу и дальше думать, сравнивать, а вот Биллу от молчания неуютно. Не хочу, чтоб со мной ему было неуютно, даже этому: не торчку, но похожему.
- Да, – бросается отвечать с видом человека, готовящегося толкнуть длинную толковую речь, но тут же запинается.
- А зовут как?
- Никак.
- Как так?
- Да обычно... Я по-разному его называю, когда желтым, когда медведем, но чаще просто собакой.
- Это странно.
- Разве?
Не знаю что ответить, так и продолжаю пялиться себе под ноги. Кроссовки мои, кстати, уже менять пора, потому что… Я в детстве всегда хотел собаку, но, ясное дело – нельзя. Зато я часто был занят тем, что придумывал, каким он мог бы быть: умным, сильным, красивым, смелым. Скорее всего, я просто всегда, бля, ждал слишком многого, хотя сам еще то ничтожество.
Внезапная догадка – очередной успех в сопоставлении – и вдруг на миг становится так легко, что я незаметно для себя начинаю ржать вслух.
- Ты что? – торчок, торчочек с опаской смотрит на меня, левой рукой пытаясь удержать тянущего вперед желтого лабрадора.
- А мы ведь как тогда не умели общаться, так и сейчас, - довольно сообщаю, мысленно закрывая детскую игру в «найди десять отличий»
Он улыбается и неловко запускает пятерню во все еще торчащие волосы.
- Да уж, есть немного. Слушай, Том, я сейчас, может, еще не совсем адекватно соображаю – меня третий день подряд гоняют отмечать освобождение так, словно я с горячей точки живым вернулся, - хмыкает, в очередной раз одергивая вертящегося пса. – Но… ты чем-то подавлен? Обижен на меня?
Мотаю головой, не желая вслух признавать это правдой. Да кто я такой, чтоб на него обижаться?! Внезапно хочется рассказать про книгу, про все-все-все, и чтоб он сам сказал, как правильно.
- Просто мне показалось, что ты как-то так на меня отреагировал…
- Все нормально! – не хочу погружать его во весь тот долбоебский маразм, который я обычно обдумываю. Оно не стоит того, чтоб делиться. А что говорить – «мне показалось, что ты как-то не соответствуешь моим ожиданиям»? Пиздец, каким же нужно быть кретином, чтоб так…
- Том?
- А?
- Я спрашивал про Бруклин, каково это – вернуться домой? Я первые два дня никак привыкнуть не мог после Райкерса, словно не на месяц уезжал, а лет на пять. Людей немного шарахаться начал, стало непривычно, что их столько, и все свободно расхаживают.
- Есть немного, - по-дурацки улыбаюсь, повторяя фразу торчка. Мне нравилось за ним повторять. Он и сейчас много умного говорит, хоть и малость не на трезвую голову. – Но, по правде, я не совсем отсюда…
- А откуда?
- Так… Не важно, - с силой шморгаю, но, опомнившись, сглатываю, от чего-то не решаясь харкнуть здесь и при нем. – Приехал к одному человеку.
- А-а-а, - тянет Билл, и то ли я что-то себе накрутил, то ли вконец съехал на идее, что торчок должен быть моим, но в его голосе мерещится ревность. – А он где живет?
- Он? Да вроде тут недалеко, – это почти правда – почти он.
- Вроде? Подожди, ты что еще… Уже поздно. Тебе есть, где остановиться?
- Ну, это как сказать.
- А что тут говорить, есть или нет? – совершенно не осторожничая, Билл переходит дорогу на красный. Машин нет, но все же. Никак не могу вспомнить, естественно ли было нарушать правила тому торчку, которого я знал. И с чего я, бля, считал его таким святым при всем при этом?
- Эй, Том? Так есть или нет?
- Ну, нет вроде пока.
- Останешься у меня? – и тут же добавляет охереновски нелепое: - только не подумай, что я навязываюсь.
Ржу вслух. Неуважительно это, наверно.
- Прости, просто… Смешно.
Смешно, потому как абсурдно. Ага, особенно когда я сам, как сраный маньяк, постоянно слежу за ним, да и вот, искать, видите ли, приехал. Чем думал, вообще? Хер знает. Нервное это все, короче.
- Что тут смешного? – не могу въехать: он то ли обижается, то ли злится, но говорит как-то странно. – Я только и делаю, что достаю тебя. И, по случаю, прости, что полез тогда к тебе, ну… тогда. Да еще и сегодня так... неожиданно встретились. Представляю, какого ты обо мне мнения.
- Нормального, - тупое заверение, никак ни в каком месте не отражающее то, что я реально думаю.
- Переночуешь у меня, - торчок резко тормозит и, развернувшись на девяносто,
идет обратно. – Что стоишь? Возвращаемся, хватит с Желтого и этой прогулки… Что замер?! Я приставать не буду, – он улыбается, вначале то ли язвительно, то ли грустно, а потом широко, по-настоящему, и на этот раз хохочем оба под настороженным взглядом его псины.
Вот же маразм. Кретинский я все, как всегда, по-кретински запутал. И какого черта, блять, взбесился? Ехал к нему, а отреагировал как на чужого. Идиот! А если можно было бы переиграть, то как? Воображение тут же подкидывает стремную картинку летнего дня, где поют птицы, играет музыка, такая, как та, что из старой бабушкиной шкатулки, я открываю аккуратную декоративную калитку, прохожу мимо ухоженной зеленой лужайки к его дому – стучу, он смотрит на книгу в моих руках и… И все, дальше пиздец, дальше воображение выбивает. Мозг и так плавится от чумового количества киношного бреда. Не со мной. Только не со мной. Забыть. Смять. Выкинуть.
Этот Билл живет на втором этаже, в обычном старом доме из красного кирпича, а вокруг вместо газона все залито серым асфальтом. В гостиной, на узком диване в которой я уже четвертый час пытаюсь заснуть, вообще нет книг, хотя, бля, казалось бы, но снова сам себе все насочинял. Только плазма в пол стены, горы дисков вокруг и беговая дорожка возле окна. Терпеть, кстати, не могу такие штуки – она напоминает мне прибамбас из клетки хомячка, когда они крутят свое колесико как имбецилы и никуда при этом не перемещаются. Тупо кому-то на потеху.
Из комнаты торчка все еще слышно систематический долбеж пальцев о клавиатуру. Хрен его знает, что можно так долго строчить. В офицерском доме всегда тихо было, почти отвык прислушиваться:
тук-тук - тук-тук-тук – туктуктуктуктук…
Из полусна выдергивает то, что это внезапно все же прекращается. Билл открывает свою дверь и, пробираясь на кухню в потемках, сворачивает телефонную тумбу.
- Тшшш, - сдавленно шипит сам на себя.
- Свет включил бы, - советую, машинально прикрывая глаза рукой.
Вот, бля, что ж у меня голос гадкий такой, особенно после долгого молчания.
- Разбудил? Прости, эти три дня координация здорово хромает… Что? – переспрашивает, после того, как я, как старый дед, бурчу, что хуйню всякую меньше глотать надо.
Не, ну а че, можно, бля, подумать, я ему что-то дельное сказать могу.
- Ничего. Свет, говорю, включи. Ты у себя дома, это я не…
- Нет-нет, я так, - торчок тут же налетает на новое препятствие.
Свет не включается даже на кухне. Негромко хлопает дверца холодильника, и он возвращается обратно.
- Тебе что-то принести? Воды?
- Нет, - думаю, стоит ли добавить «спасибо» за предложение, но туплю слишком долго, поэтому уже не говорю. Да и нечего со мной цацкаться!
В коридоре слышен торопливый стук коготков, а после – радостный скулеж. Не вижу, но уже знаю, что псина торчка издает такие звуки, когда ему пузо чухают. Телячьи нежности, бля… Всегда собаку хотел.
Билл подходит к моему дивану, за ним шлейфом следует все то же стучание когтей о паркет.
- Том? – темный силуэт замирает прямо напротив, слегка наклоняется – мое тело тут же сковывает паралич, зато внутри поднимается паника: сердце долбится, кровь мечется по венам, требуя срочной капитуляции.
- А? – получается слабо, будто меня вот как раз в этот момент душат.
- Можно, я сяду рядом, раз ты все равно не спишь?
- Зачем это?! – получается грубо. Я сраный паникер. – И вообще это тебе не колония, это твой диван, а не моя койка, так что… - запинаюсь, вспоминая, когда у меня было хоть что-то свое. Так всю жизнь и мотаюсь по чужим квартирам. Как шлюха какая-то – прав был папочка на этот счет – все-все-все предвидел.
- Я все думаю о том, что ты сказал.
- А че я уже ляпнуть успел? – приподнимаюсь, заранее готовясь извиняться.
- Ну, о том, что я другой, - сейчас я слышу только голос, от которого пробирает, такой знакомый, теплый и вот нихрена он не другой. Нечего мне тогда было заливать. – Я пока печатал…
- А что печатаешь?
- Так… рассказ.
- Ого, блять! Ты поешь в хоре, учишь отсталых детей, еще и книги пишешь?
- Да нет же! – он смеется, но как-то невесело. – Не пою я в хоре, что ты заладил? И нет у меня никаких книг. И не будет. Редакции не берут – говорят, что все это никому не нужно. Денег тоже нет, чтоб самому что-то как-то думать на этот счет. Так что вот. Я вроде занимаюсь всем и ничем одновременно. Может, нет меня какого-то четкого, чтоб другим быть.
- Так не бывает! А если и бывает, то точно не с тобой, – чушь какая-то. Как это его нет? Торчка моего нет.
- Может, и не бывает. Но там, в камерах, меня точно не было. И тебя тоже, я думаю. Это не то место, где можно из себя что-то представлять. Нужно просто выбрать максимально безопасную манеру поведения и держаться ее – вот и все. Ты же знаешь.
- Да, но… - я, словно опомнившись, туго въезжаю в то, как запутался. – Тебе нечего было там делать, нужно было просто дать, чтоб они заплатили этот ебаный залог!
Торчок задерживает дыхание и испытывающе смотрит на мою сумку – под диван я ее не смог запихнуть, поэтому она просто по привычке лежит рядом на полу.
Блять! Записка. Книга. Догадался?
Билл, наконец, расслабляется как степная собачка, переждавшая опасность
- Я тебе передавал «Дневник памяти», ты…
- Не дочитал. Еще в самом начале бросил, - поздно говорить правду. Я уже начал врать, что случайно в этом районе. Теперь запутаюсь нахрен. Как вообще додумался врать торчку? Чем я теперь лучше его Ричарда или остальных?
Не лучше. Да и не был никогда.
- Что ж, - по нему сейчас нельзя разобрать, верит он мне или нет, да я и стараюсь не особо – слишком мандражно. – Книга, правда, немного нудноватая. Я ее и взял только потому, что больше в этой квартире и не было ни черта – все в компьютере хранится.
- Ясно, - я стараюсь поскорее закрыть именно этот разговор, а Билл, скорее всего, понимает это как вообще.
- Ты спать уже, наверно, хочешь? Я просто поздно встаю, только где-то к часу. Ты мне говори, если и дальше мешать буду, – торчок улыбается и встает, в потемках направляясь к себе в комнату.
Пес за ним не плетется – видимо, уже где-то тут срубился.
- Эй, тор… Билл? Ты так и не рассказал, что потом было с тобой в Райкерсе.
- Ты тоже. Завтра уже, может. Заодно и познакомимся по-настоящему.
- Мне работу искать завтра, - предупреждаю, потому как больше не знаю, чего сказать.
- Ладно, разберемся.
- Ага – разберусь.
Торчок уходит к себе, а из-за двери еще некоторое время доносится монотонное: «тук-тук - тук-тук-тук – туктуктуктуктук»
****

- Флэтбуш-авеню! Только побыстрее, я, знаете ли, вообще-то тороплюсь, - маленькая ссохшаяся женщина мгновенно умудряется заполнить собой все свободное пространство в тачке. Блять, как же это достало, салон еще не проветрился после обкуренных долбоебов, вывалившихся двумя кварталами выше.
- Молодой человек, мы сегодня сдвинемся с места?
- Угу. Флэтбуш-авеню это где-то в центре?
- Господи, да, в самом центре. Мне к Уильямсбургскому банку, – и, с секунду подумав, ляпает: - вы из тех нищих эмигрантов, припершихся работать в такси, не зная города? Акцента вроде как нет.
Включаю счетчик, пока дотошная зараза распространяется о том, как на прошлой неделе она опоздала на встречу из-за араба, который нихера не знал английский.
Во всей этой гребаной работе в желтом такси есть только один плюс: полная двенадцатичасовая занятость, с шести вечера до шести утра, это только если на вторую смену не оставаться. Можно практически не пересекаться с торчком: спит он часов до двенадцати, и собака у него такая же странная: кажется, что он ее только ночью и выгуливает. Хотя, что я там о них знаю? Тут тот же результат, блять, что вышел с лесопилкой – прорезалось мое страусиное поведение. Если мы не видимся и не общаемся, остается шанс, что не запорю все к такой бабушке. Хотя че там запаривать-то? Теперь, когда фиг разберешься, что случилось, и как я стал его квартирантом. Даже еще не другом. Куда уж мне, блять. Я бы себя уже раз триста отправил на кислород, а он вот нет. Еще и настаивает, чтоб я пока обустраивался, что потом разберемся… Угу, как же. Я сам с собой не могу разобраться, а тут еще и с ним.
- … на двадцать первую авеню. Эй, вы меня слышите?
- Ехать на двадцать первую?
- Да нет же, я про того араба говорю. Целый час петляли в пяти кварталах. А вас вот как зовут?
- Том.
- Ясно, таки американец? Непонятно только, чего так слабенько ориентируетесь.
- Я недавно… - «родился» проскакивает в голове тупая мысль. Но именно так я себя и чувствую. Все вокруг до сих пор какое-то стремное и совершенно не мое. Был у меня торчок, но сейчас я не чувствую этого, может, тупо из-за страха.
Возле хренова банка женщина долго копается в кошельке, выуживая десятку. Ненавижу этот момент. Терпеть не могу брать деньги из рук – когда их суют, чувствую себя грязным продажным ничтожеством. Проще молча спиздить что-то. Ага, а потом снова в клетку, но там уже нет торчка. Да и если в Райкерс направят, то перед легавым неудобно. А Крис узнает, так вообще не поймет, обещал же прийти на день рождения. Бабки нужны и на подарок, и чтоб долг отдать. Так что сегодня можно и на две смены, а потом самому отсыпаться после того, как понаблюдаю за спящим торчком. Уродская привычка еще с острова, но только так я могу смотреть на него без паники и спокойно думать.
После женщины на заднее сидение грузится толстый запыхавшийся негр, выскочивший из того же банка. Сидит и продолжает трепаться по телефону, словно у меня тут, блять, переговорный пункт. Адрес сообщает только поле того, как я демонстративно включаю счетчик. Ну и хрен с ним, зато хоть этот мне душонку свою изливать не будет, а то из-за тишины в салоне каждый второй реально полагает, что должен меня развлекать своей болтовней. Да нахрена? Только думать мешают.
Ночью с этим попроще – людей практически нет, только отбросы разные. Если гнать не задумываясь, не вглядываясь в эту ебаную дорогу, то улица сливается в одно сплошное яркое пятно, воронку из миллиарда лампочек, подсвечивающих вывески и рекламу, рассчитанную разве что на дегенератов. Сотни клубов, один злачнее другого, выходящие из них парочки в обязательном порядке лижутся на заднем сидении. Так муторно от этого: секс в машине. Мне даже начинает казаться, что в такси стоит та же вонь, что в пикапе отчима, как долбанутый кретин облизываю губы, пытаясь стереть с них мерещащийся тошнотворный вкус его рта: пива и гамбургеров. Но если мысленно отгородиться от имбецилов на заднем и вспомнить торчка, то все это дерьмо начинает постепенно отпускать. Остается только полет в разноцветной воронке, без мыслей, но со стойким ощущением, что я конкретно лажаю, что все должно быть не так. Сейчас впервые в жизни кажется, что могло бы быть и лучше
Вздрагиваю, когда мобильник, оставленный на приборной панели, начинает долбить резкую клубную шнягу: трубу мне торчок подсунул вместе с карточкой, сказал «на всякий случай». И вот… Зачем-то даже по-быстрому припарковываюсь, радуясь отсутствию пассажиров.
- Оно не крутится! – судя по голосу, Билл едва ли не паникует, что опять же ему не… Так, блять, прекратить сравнивать!
- Че?
- Я не знаю чего, думал, может, ты скажешь.
- Да что там хоть не крутится?
- Колесо заднее. Я выехал, а я уже давно машину не брал, так что… Пробовал проехать так, но сильно скрипит и резина трется. Может, эвакуатор?
- Нахера? Тормоза расклинь.
- В каком смысле?
- Ну, в прямом, блять, конечно.
- А-а-а…
- Реально понял? Колесо сними и посмотри.
- Том?
- А?
- Я тогда лучше эвакуатор.
- Из-за простой пятиминутной херни?
- Так я еще никогда…
Это кажется таким правильным – срываться и ехать ему на помощь, и посрать, что он мог бы легко обойтись и без меня. Ведь если вспомнить, то за этим я и перся в Бруклин – быть рядом. Только, кажется, давно это было, до того как я, блять… веру предал, что ли.
Вместо того, чтоб, закрывшись, ждать в машине, торчок сидит, забравшись с ногами на капот, и любуется беззвездным грязным местным небом. Придурок обдолбанный! Мельком оглядываю безлюдную темную улицу. Прибить его за это, что ли, пока кто-то другой не успел, а то ведь… Пиздец как страшно. Как на острове у него не фурычили инстинкты самосохранения, так и здесь. Да и я, как квочка шизанутая, все бегаю за ним. Знал бы как…Торчок вздрагивает, когда я преувеличенно сильно хлопаю багажником, достав домкрат. А что? Пусть, может хоть что-то поймет.
- Правое заднее не крутится, показать? – торчок спрыгивает с капота и деловито бьет острым носком сапога по заклинившему колесу.
- Не надо пока, потом проверим.
- Как скажешь, - он замолкает, причем так недопустимо надолго, что я реально начинаю чувствовать себя кем-то из своих пассажиров – ищу тему для разговора:
- Ты куда-то ехал? Спешишь?
- Ехал, но не спешу, так… Майк с ребятами в клуб звали.
- Спать по ночам надо.
- А сам-то?
- Я работаю.
Торчок снова молчит, только на этот раз кажется, что как-то обижено. Поговорили, блять.
- Вот теперь попробуй, только плавно газ отпускай.
Я даже начинаю бояться, что это будет последнее, что я ему скажу сегодня, завтра, послезавтра, на этой неделе. Или когда мы там снова пересечемся, так чтоб кто-то из нас не дрых в этот момент. За что боролся, так сказать.
Хреново колесо расклинило, а другие причины быть рядом с ним нужно еще придумать.
- Не хочешь со мной?.. Я с ребятами познакомлю, - неуклюже добавляет Билл, наткнувшись на мой ошарашенный взгляд. Нафига мне его ребята?
- Издеваешься?
- Почему? Если это из-за времени, то ты и так, как я понял, слишком много ездишь.
- Брось, - но прежде чем я успеваю открыть дверь своей тачки, торчок хватает меня за плечо и с силой разворачивает к себе. Хотя откуда там в нем сила? Это я, по ходу, рядом с ним как размазня пластилиновая, нихера сопротивляться не могу.
- Ты хоть перерывы на обед делаешь?
Ответ приходится подбирать полвечности. Когда он так близко, когда касается, то я вообще ничего не помню.
- Какой обед может быть посреди ночи?
- Не язви, ты меня понял, - Билл продолжает стоять на месте, но мне почему-то кажется, что он приближается. Или это я приближаюсь? Или вообще ничерта не происходит? От этого можно сдохнуть. Хочется, чтоб он сломал меня до конца, не надломал и отошел, а так чтоб вообще без шансов на попятную. Я сам реально устал виснуть, шугаться, вести себя хуже тупого малолетнего девственника-импотента. Фишка только в том, что иначе не могу. Невозможно. Хотя с ним хочется, потому что он не заслуживает терпеть меня такого.
- Пошли. Хоть на один час, а потом уедешь, - его ладонь медленно сползает с моего плеча на локоть, а пока так – я не могу не согласиться. Вот только…
- Я одет неподходяще.
- Не важно. Ты «подходяще» все равно никогда не оденешься – ты боишься собственной сексуальности.
- Чего?!
- Ничего, просто предположение. Поехали, это не займет много времени.
Я тряпка – я нихрена не контролирую ситуацию. Правую руку конкретно сковало, будто он ее все еще держит. Она теперь словно не моя, даже еще больше, чем все остальное тело.
Ехать за торчком оказывается совсем не то, что носиться одному. Больше нет колючей пестрой воронки, только яркие теплые огни его задних фар и приветливое мигание поворотников. Получается даже успокоиться, подумать, где лучше на время спрятать тачку, чтоб в нее не долбились, требуя подвезти. Так что я совсем не думаю о том, насколько только что торчок был близко. Ну а если и думаю, то реально совсем чуть-чуть. Хотя тут как сказать, ведь все-таки…
***
В ночном мире торчка я совершенно точно не в тему. Хотя тут никто, бля, не в тему: скорее всего, со стороны нереально просечь, почему такой человек, как этот Билл, окружен жалкой кучкой мнеподобного быдла. Вот только никто тут со стороны и не смотрит. Всем совершенно точно похуй на все. Скорее всего, сюда и припираются за тем, чтоб ни о чем не думать, потому как думать под монотонный долбеж пошлых треков вряд ли реально.
Билл на спор пьет какую-то мутную хрень и сваливает танцевать в шатающуюся и дрыгающуюся толпу, я даже не врубаюсь, с кем, так как в этом шуме элементарно не расслышал имен его долбанутых друзей. Пиздец как мне все это надо.
Да какого вообще черта я творю? Торчка все равно отсюда не вытянуть ни за каким хреном, а мне так точно пора. Уже стягиваю со спинки стула пронесенную в зал толстовку, когда до меня доходит, что один из его приятелей мне что-то активно впаривает:
- Че? - впервые замечаю оставшегося за нашим столом мужика в узкой черной майке.
- Уходишь, спрашиваю?
- А-а, это. Ага.
- Я тоже эти пляски их не люблю. Если уже гулять, то гулять нормально, по-мужски, но что поделать, так уж вышло, что я один натурально-нормальный в нашей стремной компашке. Даже не спрашивай, как я сюда попал.
Спрашивать я точно не собираюсь, а вот свалить отсюда захотелось еще больше, но мужик все продолжает гнуть что-то свое:
- Я с Биллом только недавно знаком лично, хотя раньше часто его видел – мы пересекались на некоторых лекциях.
- Ладно, – хамить друзьям торчка не хочется, а как свалить по-грамотному, пока тоже не ясно, поэтому натягиваю толстовку и, сделав вид, что я просто умудрился замерзнуть в этом душном потном гадюшнике, сажусь обратно.
Еще немного, а потом точно валить.
- Студенческая жизнь, кажется, так недавно все было: первые настоящие телки, первые настоящие тачки. Верно? – белозубая улыбка на смуглом лице выглядит еще более не к месту, чем только может быть.
- У всех жизнь как-то по-разному начинается, и так же по-разному и проходит, вообще-то.
- Точно, у тебя ведь и нет толком специальности. Билл, когда вернулся, много о тебе говорил, так что мы тут наслышаны уже. Знаешь, чувак, в такие места, как то, в которое вас закинули, ангелочки не попадают… - он замолкает, прикуривая тонкую сигарету, и я уже практически готов услышать о себе всю правду: что мне тут не место, что я испорченный, что я, блять, чужой совершенно. Хоть кто-то же должен в этом мире, наконец, оградить торчка от мнеподобных! Но когда он продолжает, то очевидно несет полную чушь:
- Мы с Биллом в дружеских отношениях, но я все равно не могу не предупредить, а то потом поздно будет. Я знаю, что ты о нем думаешь. Многие не могут сразу его раскусить, а я чувствую, что есть в нем что-то такое…- мужик со знакомой мне агрессией тушит в пепельнице сигарету, моментально убитую в пару затяжек. – Наш Билл только с виду такой паинька, но все, кто с ним связываются, тонут, а он, так или иначе, остается на плаву. Ты врубаешься, о чем я? – он наклоняется, чтоб услышать ответ во всем этом гуле, а мне хочется отшатнуться. Хочется бежать на остров, схватив остатки того, что было так ценно. И срать, что я не верю ни одному его слову, но он, блять, топчется в чужом храме.
- Слушай, ты… - не придумав ничего умного, что охренеть как предсказуемо, я встаю, но он хватает меня за руку и дергает на себя, зачем-то имитируя хренов танец.
- Нет, это ты послушай. Лучше сам вали от него, пока эта черная вдова тебя не размазала. Он говорил тебе про Ричарда? Недавнишнего своего. Не сомневаюсь, что себя он видит в этой истории чистеньким. А как думаешь, сядет ли счастливый человек на кокс? Рич моим другом был, а порошком увлекся только рядом с этим. Связи не видишь, не?
- Свали, мне идти надо! – поздно спохватываюсь, с тошнотой понимая, что я слушал его, что слушал внимательно, что впитал в себя всю эту полову.
Еще чуть-чуть и будет нечего спасать, не с чем бежать.
Но уйти не выходит. Торчок возвращается весь зеленый и, кажется, вот-вот блеванет, как это было когда-то давно, еще в общепите Райкерса.
- Билл, мы уходим! – я и сам не врубаюсь, откуда у меня наглости решать за двоих, наверно злость, раздражение. А иначе, какие там нафиг могут быть «мы». Он неожиданно слушается и идет за своей курткой в подвальный гардероб.
Ему нужно домой. Его срочно нужно спрятать от мира, пока мир его у меня не забрал.
Когда мы едем домой, то впереди больше нет света его фар-указателей, даже неоновых вывесок не видно – начинает светать. Торчок, которого еще пару минут назад душили приступы непонятного мне хохота, стеклянным взглядом смотрит на собственные колени, пока я думаю о том, что при такой дерьмовой работе диспетчер мне больше никогда не даст кэб на сверхурочные.
***
Это все, блять, пиздец какой маразм.
Неправильно, короче.
Даже тупо не верится, что можно быть таким… тупым?
Пока торчок в сортире, ну, то есть у себя в ванной, обнимается с унитазом, я зачем-то расстилаю его кровать. Он не просил. И конечно, бля, скорее всего и сам в состоянии, но вот… Вот как можно быть таким тупым?
Как можно быть таким… и окружить себя... такими? Слов, еб твою, не хватает. А он… Швыряю на постель одеяло, а затем, словно струсив, тут же бросаюсь его расправлять. А он выходит и смотрит на весь этот сраный спектакль, где я завис в роли ворчливой жены домохозяйки.
- Том?
- Чего еще? – получается резко, словно меня тут застукали за хрен знает чем.
- Не стоило.
- Да знаю, я просто... В общем… Пойду.
Торчок кивает мокрой головой и затем, глядя в упор на меня, пока я задом пячусь в темную гостиную, выдает тихое: «Я так устал».
Все не так просто, наверняка у этих обколовшихся писателей во всем, бля, подтекст. Я его достал? Я точно его достал: я слишком близко, я постоянно маячу перед глазами, я мешаю жить, я навязываюсь. Вот он и устал. Так что нужно это прекращать, пока все окончательно не запоролось.
- Я уеду завтра.
Торчок сдергивает с шеи полотенце, спасающее от воды тонкую, накинутую на плечи белую рубашку:
- Хм… надолго? – и совсем это никакой не вопрос, скорее, наступление, после которого нереально ответить «насовсем».
Вот я и молчу, как баран.
- Том, послушай. Только спокойно, ладно? – торчок садится на кровать и знакомым движением растирает пальцами лоб, на этот раз, похоже, пытаясь выйти из-под влияния того гребаного пойла.
– Я скажу все, как есть, хуже уже не будет, так?
Мы оба нервно улыбаемся. Хрен знает, что он там собирается нести, но мне совсем не страшно, хочется даже подойти ближе, и хорошо бы просушить его волосы, а то ведь простудится к такой матери.
- Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что с тобой невероятно сложно? – Билл так шутит, поэтому я даже не начинаю ему объяснять, что «со мной» быть никто не пытался. – Думаешь, я не понял, что ты нашел записку? Просто ты так себя вел, словно это какая-то игра, вот я и… А потом будто я тебя чем-то сильно разочаровал, и ты передумал.
Это все почти правда, но, сказанная вслух, она кажется нереальным бредом.
- Билл, ты хоть сам понимаешь…
- Нет! - торчок так резко перебивает меня, что я теряю мысль. Или ее банально не было? – Именно, Том, я вообще ничего не понимаю! Раньше думал, что проблема в Райкерсе, что это там ты так жмешься, закрываешься. Но теперь ничего не изменилось. Я сказал тогда все, что мог, понаописывал всякого в красноречивом бреду – хотелось оставить о себе хоть какую-то память. Теперь даже вот стыдно, что я так вешаюсь. Ты просто скажи, нужно тебе это или нет?
После таких вопросов хочется сдохнуть, чтоб «щелк» – и больше ничего не разрывало голову. Это какой-то маразм: я не могу ответить, я занят только тем, что пытаюсь защитить то, что уже было, от всего, что еще может быть.
- Не отвечай. Не отвечай! – Билл как-то слишком поспешно подходит ко мне, и только потом я понимаю, что, обдумывая всякую лабуду, неосознанно пятился назад.
От него немного отдает алкоголем, а еще шампунем, что в моем понимании вообще никак не может совмещаться. Забухавшие, они ведь какие? От них несет помойкой, они нихера не контролируют, распускают руки, если еще в состоянии. Торчок сейчас свои тоже распускает, только он другой совершенно, он не такой, как они.
И я, походу, сам все это разрешаю.
- Это все чепуха, - наконец серьезно сообщает Билл, прекращая бормотать свое «не отвечай» в мое правое плечо. – Не надо ничего говорить, ладно? Я уже понял, что ты не особо болтливый.
Я, не сдержавшись, фыркаю, а торчок довольно улыбается, внимательно изучая мое лицо до тех пор, пока у меня не возникает желания спрятаться:
- Ну что тебе?
- Помоги, - шепчет, касаясь губами моего вечно хреново выбритого подбородка. – Просто скажи, когда я буду делать что-то не так, – он просовывает руку под обе мои футболки и клетчатую рубашку, скользит вверх по позвоночнику. Тепло, даже немного покалывает, словно он бьется током, слегка, как это бывает во время электризации кузова при… Блять, какая херня лезет в голову!
Торчок снова медлит, поэтому, чтоб спрятать горящие щеки, я запрокидываю голову вверх. Неверный ход! Билл все же немного выше и теперь его наклонившееся лицо практически соприкасается с моим. Он нервно облизывает свои губы, делает шаг вперед, прижимаясь плотнее, а затем целует, пока я продолжаю пятиться назад, обдумывая то, что сейчас вообще никаким боком вспоминать не стоит. Не, на сей раз это не запчасти машин, и даже не папочкины уроки, это слова торчка о том, что здесь уже не Райкерс. Никакие мои оправдания… Тут никто не остановит, и если все зайдет далеко, то ничего больше не прикроет мою задницу. Не в прямом смысле, конечно. Или…
Не замечаю, когда из комнаты торчка я подобно тупому крабу допятился до гостиной, не замечаю, когда оказываюсь в ловушке между Биллом и диваном – в себя прихожу только после того, как, потеряв равновесие, заваливаю обоих на холодный пол. Торчок стонет, целуясь все жестче, а я, как имбецил, намертво цепляюсь за его влажные после мытья волосы, и больше нихрена не могу: ни отвечать, ни действовать самому, только мешаю ему стягивать с меня джинсы и… Блять! Стоп.
– Стоп, стоп, стоп… – повторяю, едва ли не с паникой пытаюсь заново понатягивать на себя задравшуюся одежду.
Билл скатывается с меня и, тяжело дыша, выставляет руки вперед, словно демонстрируя свою безоружность:
- Все. Все. Видишь? Черт, с тобой весело, как с атомной бомбой! – на последних словах он коротко смеется и замолкает, мертвым взглядом уставившись в потолок.
Умеет же торчок вот так вот выключаться.
Продолжать лежать дальше – тупо, вставать и куда-то идти, пока лежит он – еще тупее.
- Я уеду завтра, - повторяю то, что еще пару минут назад казалось таким правильным.
- Не надо, Том, - выдержав убийственную паузу, бросает торчок, так, словно я с ним советовался.
А после его уверенного «мы со всем разберемся», кажется, что я и правда, блять, советовался, иначе как же можно одному такое решать?
Угу, вот и мысли пошли стремные какие-то.
- Ты пока диван раскладывай, я сейчас в ванну, а потом приду.
- Зачем? – пытаюсь спросить как бы между прочим, но страшно так, что пиздец.
- Я с тобой лягу, так что диван раскладывай, все равно ты сам не согласишься ко мне перелечь.
- Послушай, Билл, это все лишнее, ладно? Я совершенно не так хотел. Я…
- Значит, будет так, как ты хотел, - торчок возвращается к себе, а затем с громким щелчком захлопывается дверь в ванную комнату.
Будет так, как я хотел? Докатился, блять: хотел сам помогать, хотел, чтоб ему удобно со мной было, а оно перекрутилось все по-идиотски. Нужно самому стараться! И если он хочет от меня чего-то другого, то и быть этим чем-то другим. Вот! А еще лучше было бы оставить его в покое и дать спокойно пожить, только как же можно? А вдруг опять колесо, вдруг помощь с чем-то нужна будет? И друзья… Друзья у него идиотские, хотя тут еще нужно ближе присмотреться. И диван… Диван у него туго раскладывается.
Но как же сложно-то все, эх... А может в этот раз все же с темой для отзывов?
Но я буду стараться не кидать маленькими выкладками, так что в проды 2/3 закончу - тут будет сложно заблудиться в комментариях))
хорошо, что я читала Райкерс Айсланд в свое время, не надо сейчас его судорожно перечитывать, чтобы уловить суть, мне нравится эта невнятная пролетарская речь, а еще мне нравятся герои и Бруклин
и Тоооом. Какой ПОВ! Вот я поражаюсь, ты ведь в реале так не мыслишь и не излагаешь свои мысли. Откуда у тебя такой мальчуковый ПОВ? Не в смысле мата много, а блин...ну мальчуковый он, не говорю мужской, ибо имя Том и слово мущина для меня в одном предложении пока что несовместимы
если это не пейринг Том/ОМП. В общем я тихо счастлива от этого Бруклина, от Билла, который завел собаку (у самой такая же шняга, так шта гыгы), и в общем...я очень хочу, чтобы у них сложилось по-новому. Пусть действительно познакомятся как положено, а то в тюряге как-то скомкано было...ну или я невнимательно читала. Вообще есть повод перечитать, да.И я чота хочу его подольше читать, так что можешь не ограничиваться двумя-тремя продами
ХЭ хоть планируется, или это секрет?
ты такой продуктивный автор, я не успеваю твои фики сохранять)
Боженьки, вот такого мне еще никто и никогда не говорил))
Всегда считала себя черепахой во всех смыслах, и в писанине тоже) Но в последнее время я действительно старалась выписаться, пока придуманные герои не разорвали мне голову своей болтовней)
Helena Halbig
На самом деле я даже не надеялась заинтересовать тебя такими описаниями Америки т.к. так чувствовать ее, как ты, я все равно не смогу. Вот, но будет то, что чувствует Том, что там чувствую я сама - понятия не имею))
В тюряге про них действительно почти ничего не было, просто создавалось такое впечатление оттого, что Том постоянно об этом думал)
mysoli
Не секрет) Таких
дешевыхинтриг я избегаю. Я еще после Райкерса говорила, что верю в этих героев, и знаю, что все у них будет. Но впереди у них должны были быть не совсем легкие времена, поэтому я не хотела нагромаживать их на Райкерс.склонна я к тенденции пропускать самое интересное, вот пока утром читала - пропустила их поцелуй в спальне чиооорд)) ну щас наверстала, и знаешь, это удивительно, но здесь я действительно вижу Билла доминантным в их отношениях. Неважно, топ он будет или боттом, но он тот, кто рулит
хотя с таким рулизмом и до топа недалеко)) а Том, ты только не обижайся, некоторыми чертами напоминает тебя. Возможно, при встрече объясню, что имею в виду)) хотя это неудивительно - каждый чота свое вкладывает в персов палюбому.С таким напуганным Томом даже пес Билла в доминанты сгодитсяна самом деле - да, Билл сильный чувак потому как не захламлен и пятью процентами Томовских фобийwww.youtube.com/watch?v=0UjsXo9l6I8
на 29й секунде тут указатель Флетбуш авеню мелькает
Что я могу сказать? Не просто нравится, а очень! Фики, продолжение которых я жду, можно перечесть по пальцам, и этот-один из них.
Том-замечательный. Мне безумно нравится этот персонаж. Такой милый, заботливый, со своими "тараканами", конечно, но с такими детскими годами это и неудивительно. С Биллом сложнее, я пока не совсем понимаю чем он руководствуется. Нет, Тома он любит, это понятно, но мог бы и поактивнее действовать. Это ведь томовы комплексы не позволяют ему раскрыться полностью, а с Биллом-то что, что ему мешает? В любом случае, очень эмоционально, что радует. Так что я под сильным впечатлением, и с нетерпением буду ждать продолжения.
Томовы комплексы таки здорово не дают пока увидеть Билла. Том сейчас не соображает и не способен на адекватную реакцию, поэтому и со стороны читателя Билл сейчас за ширмой, а сам Том пока словно метается в поисках той ширмы, за которую можно было бы спрятаться и ему))
- Ну, какого там еще хрена? – сонно бормочу, когда вторая моя попытка разогнуть затекшую ногу нарывается на глухое предупреждающее рычание.
Ладно, пофиг, и так сойдет. Засыпая все в той же скрюченной позе, пытаюсь автоматически вспомнить кто я, где и… Блять! Торчок! Дергаюсь, пытаясь приподняться на локтях и сфокусировать взгляд. Разбуженный пес, устроившийся на моих ногах, невдупленно пялится, широко зевает, поджав уши и издав при этом скулящий звук, а затем, словно увидев, что все перепутал, переползает на ноги своего хозяина. Тоже еще… Звал, что ли? Так нет, приперлись все сюда. Можно подумать, я нуждался в этом. Никакого, бля, личного пространства. Теперь вот еще и ногу холодит в том месте, где лежала его уютная псина. Может… Угу, конечно, сейчас.
Торчок все еще спит. Если смотреть на него одетым и с расстояния, то это и на грамм так не страшно, как сейчас. Какие-то воровские инстинкты, блять: привык все исподтишка делать – нормально не могу. Урод. А вот он красивый. Слишком.
За распахнутыми желтыми шторами давно светло, хоть и по-осеннему. Если приехали мы где-то в шесть, то уже, небось, полдень. Сраный перекрученный распорядок дня. Еще и кэб в гараж вовремя не вернул из-за этого великого тусовщика.
Аккуратно стараюсь убраться из постели, чтоб он не застукал меня тут таким… не готовым. Нужно по-быстрому нырнуть в джинсы и свалить на безопасное расстояние, потому что это все, бля…
- Уже?
- А? – из-за хриплого голоса торчка путаюсь в штанине и только чудом не заваливаюсь нахрен.
- Уже встаем? – Билл зевает, одной рукой отбиваясь от тычущегося в лицо радостного пса.
- Не знаю… Это я встаю.
- Угу, - садится и тут же хватается за голову, - уй, блин, гудит как. Желтый! Да угомонись ты. Вечно с утра пораньше… Нет, не лай, я тебя умоляю, только не лай! Том, отвлеки его, а?
- Как это? – накинув рубашку, тут же чувствую себя реально спокойнее. Да твою мать, детский сад какой-то!
- Ну, ты это… там корм, в самом нижнем шкафчике, - на секунду прерывается, чтоб усиленно растереть ладонями лицо. – Потряси пачкой – эта приставучая зараза обычно прибегает на звук.
Мне почему-то кажется, что ко мне не прибежит – его пес вообще ведет себя так, словно хочет показать мне, что я здесь чужой. И правильно делает.
Терпеть не могу собак – и раньше так думал, а теперь убедился.
Торчок уходит бриться. Он всегда так первым делом – раздражает его собственная неухоженность, это я уже понял. А моя, интересно, не раздражает, что ли? Угу, верь теперь в это, Том, верь.
Кухня у него такая же необжитая, как и вся квартира. Или мне так только кажется, потому что не валяется нигде ничего. А я привык, чтоб валялось, чтоб было тесно и много всякого. В гостиной вот можно даже спокойно Кадиллак припарковать, если, конечно, наш диван убрать с центра.
Большой пакет с нарисованной собакой быстро находится в указанном торчком месте. Только как дальше? Потрясти и прибежит? Ага, бля, карбюратор легче поменять – там хоть знаешь, что к чему, и, если не фурычит, то есть реальные причины. А тут…
На шелест псина показывается, хотя в кухню не заходит: садится в коридоре, чтоб контролировать меня и заодно шарящегося по комнатам Билла. Чувствую себя как на проваленном задании, но все равно насыпаю эту херню в его пластиковую синюю миску, мало ли, но, пока возвращаю пакет на место, за спиной проносится торопливый стук его когтей.
Желтый странно хрюкает, пытаясь захватить в пасть как можно больше корма, и во все стороны мотыляет хвостом. Слишком поздно спохватываюсь, что улыбаться тут нечему, тем более так широко, но уже ничего не могу с собой поделать – собака торчка ест практически из моих рук. А это… Это пиздец как здорово! Сажусь на пол рядом с ним, чтоб было удобнее наблюдать. Желтый практически не отвлекается, только бросает на меня короткий предупреждающий взгляд – и все. Интересно, это нормально – так хотеть понравиться собаке?
- Тебе сколько яиц? – с порога интересуется торчок.
- Каких яиц? – включиться получается не сразу – смотрю за тем, как пес тут же оставляет меня, миску, и несется на хозяина, чтоб начать предано путаться в ногах.
- Куриных, конечно, - поясняет, глядя прямо на меня, и наугад довольно ловко переступает Желтого. – Я омлет сделаю. Больше ничего не умею, но зато из-за постоянной практики он выходит довольно-таки неплохо. Так сколько тебе?
- Ну…
- Три тогда, да? – достав лоток, торчок хлопает дверцей большого, но пустого холодильника и тянется за миской.
- Я тут, кстати, давно хотел тебе передать… вот, - роюсь в карманах, выуживая собранную сумму. – Это за проживание.
Билл даже не оборачивается.
- Разве мы так договаривались? – устало интересуется он после того, как кухня наполняется шипением и запахом, который заставляет вспоминать, когда я все-таки последний раз нормально ел.
- Нет, но…
- Забери деньги, - торчок требует это таким тоном, что я ощущаю себя сильно нашкодившей дворнягой. Знакомо. Но затем он, словно выпав из образа, смешно хмыкает и трясет в воздухе деревянной лопаткой. – Иначе, и псина тому свидетель, не попробуешь мой омлет!
Билл ставит на стол стаканы, тарелки, а я так и продолжаю сидеть на полу, чувствуя себя, как перед первым в жизни праздником, когда все вокруг готовятся к чему-то грандиозному, а ты просто сидишь и ждешь, потому что все равно ничем не поможешь.
Только никак не придумаю, куда теперь деть протянутую руку с банкнотами.
Завтрак с торчком это так… ответственно.
- Если ты сейчас же не успокоишься, то гулять мы не выйдем еще долго! – он то ли в шутку, то ли всерьез отчитывает Желтого, но тот, походу, не верит в реальность угроз, продолжая бесцельно носиться по кухне. – Черт, угомонись! Это он с утра всегда такой невозможный. Еще мама говорила, что собаку с моим образом жизни заводить нельзя, но друзья подарили и вот…
- Те друзья, которых я вчера видел?
- Они, а что?
- Ничего. Там один был такой… сказал, что он друг того твоего Ричарда.
- Майк?
- Не запомнил я.
- Да он, наверно – больше некому.
Торчок говорит об этом так, словно все это ничего не значит, поэтому и я начинаю думать, что ничего. Да и какая разница, правда это или нет – если я не Ричард, и если в мире торчка иногда может быть так, как сегодня, то все не важно.
Тостер поджаривает хлеб, закипает кофе, яичница уже свалена на тарелки, а Билл продолжает маневрировать, каждый раз умудряясь успешно разминуться с собакой.
- Эй, Желтый, а ну иди сюда! – не знаю, что на меня такое торкает, и почему я решил, что он подойдет, но пес все-таки плетется ко мне, низко опустив голову и продолжая мотылять хвостом.
- Полцарства отдам, если ты его каждое утро отвлекать будешь! – смеется торчок. – А то до первой прогулки ступить в этом доме спокойно некуда.
- Зато он честный.
- В смысле?
- Ну… он просто рад тебя видеть и показывает это. Делает все, что хочет.
- А можно радоваться и не показывать? – изумляется торчок, словно я что-то странное сморознул. Или таки сморознул?
- Не знаю, а у тебя разве так не бывало?
- Только один раз, - он заканчивает варганить завтрак и многозначительно смотрит на меня своими выразительными, хоть и заспанными карими глазищами. – Так было только с тобой. Причем не так, чтоб прям совсем не показывать, но… - торчок весело хмыкает, словно вспомнил что-то смешное. – Взять, например, то, как ты сегодня спал…
- И как же? – блять, если окажется, что я его лапал, то уеду. Точно уеду. Сегодня же.
- Диван полуторного размера, а мне казалось, что между нами можно было еще троих положить.
- Не надо никого ложить.
- Да ясное дело. Я думал, может, тебе неудобно, так сам двигался в сторону, а ты все равно еще больше отползал. Если бы не подлокотник, точно бы свалился. Так что черта с два тут особо что-то покажешь. Хм… Том, садись к столу. Только руки после Желтого сполосни, - добавляет, так как, видимо, уже выучил все мои свинские привычки.
- Ага, - тащусь к умывальнику, оставив уже немного угомонившегося пса в покое. – Так тебе неудобно было?
- Мне?
- Ну да. Если ты не спал, а только смотрел, чтоб я не наебнулся.
- Ерунда! – фыркает торчок, сразу накалывая половину своей порции на вилку – если бы не хотел, то и не смотрел бы.
- Это ты вообще-то должен был первым заснуть, тебе же хреново было, а я даже не помню, как сам срубился.
- Да нормально все, - уверяет, отпивая кофе и внимательно наблюдая за тем, как я сажусь рядом. Мою тарелку Билл поставил практически впритык со своей, но отодвигаться как-то неудобно. – Я просто вчера одну вещь понял. То есть и раньше догадывался, но…
- И что же? – нервным движением стараюсь заправить за ухо и без того надежно лежащие там волосы.
Торчок, походу, замечает этот бабский жест:
- Мне нравились твои косички, но так даже лучше, так в твои волосы можно зарываться пальцами.
- Да ну, я просто это, да и расплести пришлось. На острове. Ты бы видел, какие они поначалу закрученные были, думал, что уже никогда в норму не придут, но теперь ничего вот…
- Ты ешь, - торчок деловито кивает на мою тарелку, - а то остынет и не поймешь, в чем вся шедевральность моих омлетов. – Так вот, - он отодвигает свою чашку и складывает руки на столе, как делала мама, когда готовилась читать морали. Было такое раз или два. Рассказывала о том, что я должен уважать отца, что он приносит деньги, и прочую херню.
- Угу, нормальный. Так что ты понял?
- Ничего, в другой раз, ладно? Разве что вот… Я не буду больше разрешать тебе держаться на расстоянии. Я думал, что тебе это нужно, думал, что-то такое недавно случилось, что тебе нужно пережить, но ничего не меняется. Я вечно не знаю, когда увижу тебя в следующий раз… Вообще ничего не знаю. Кажется, что еще чуть-чуть, и ты действительно просто уедешь. И все. И как ничего не было. Том?
- А? – торчок немного наклоняется, отчего кажется еще ближе. Не удержавшись в моих руках, вилка с противным звоном падает на пол.
- Вот, мою бери – я что-то не голоден… Только ты не уезжай, ладно?
- Ладно. Правда, я тоже это… не голоден.
- Ужас, ты первый человек, которому не понравился мой омлет. Или, что еще ужаснее, ты можешь быть первым, кто сказал правду.
- Не в этом дело, что ты. Просто…- бля, ну не объяснять же, что у меня в его присутствии горло перехватывает.
- Просто имей в виду, что я ничего больше готовить не умею.
- Так и не надо, я всю жизнь все как-то сам.
- О, отлично. Меня мама в этом плане до ужаса испортила. Даже вон в Райкерс какие-то булки передавала. Отсидеть как нормальный гордый мужик совершенно не могу, - торчок смеется над собственной… шуткой? Да, наверно, шуткой.
Это точно он, больше никто бы не смог так относится к камере и всей этой сраной жизни в общем.
- Пойдешь сегодня с нами с Желтым на прогулку, минут через пятнадцать, я только километр пробегу.
- На этой механической ерунде, что ли?
- А что?
- А смысл? Беги с собакой. То есть и я тогда побегу.
- А-а, звучит круто, но эту привычку менять не хочу. На улице не всегда есть время для этого, да и погода разная бывает. А если я не такой уж и сильный, как хотелось бы, то нужно оставаться хотя бы быстрым. Так? – торчок встает из-за стола и дружески хлопает меня по плечу. – Посуду помоешь, сожитель?
- Без базара.
И что самое приятное, когда торчок уходит, пес все равно остается со мной. Пусть даже в первую очередь он остается на кухне и только во вторую со мной, но это все равно зашибись как здорово.
- А знаешь, что я придумал?! – Билл кричит из соседней комнаты и, судя по легкой отдышке – уже в пути.
- И что? – вырубаю воду, чтоб лучше было слышно.
- На Брайтон-Бич поедем? Да? Тачку мою от клубной стоянки заберем, по Променаду прошвырнемся? Хорошо?!
- Как скажешь.
- Что?
- Хорошо, говорю!
Оно-то хорошо, очень хорошо, плохо только, что на его голос пес все-таки увиливает в комнаты. Предатель. Но забавный.
***
- И напрасно ты говорил, что дрова. Он реально классный. Может, только карбюратор подчистить, а больше ничего не нужно - идет отлично и… - только на светофоре замечаю, что Билл уже не слушает, как я нахваливаю его Мустанг, а, прижимая к уху мобильный, внимательно таращится на дорогу, будто это не я, а он за рулем:
- Да все в порядке… Чего это рано ушел?.. Про репетицию помню, но сегодня не могу… В другой раз?.. Да, скорее всего…
Когда сзади начинают раздраженно сигналить, Желтый вскакивает и лает в ответ, высунув морду в окно. Чувствую себя отомщенным. Потому что… Да какого хера! Подождать нельзя? Из-за таких вот вообще не понятно, чего там от моего торчка хотели.
- Так что ты про машину говорил? – Билл звучно хлопает крышкой фиолетового телефона.
- Ничего. Нормальная она.
- А-а, тогда ладно, - он подносит мобильник к растягивающимся в улыбке губам. – Не обижайся, я и сам не сразу заметил, что звонили – «вибро» стоял.
- Да я не…
- К тому же, я продолжал тебя слушать.
- Ага.
- Ага… Блин, Том, надо было уступить тому Хаммеру!
- А не обойдется? – подрезаю все-таки надоедливо маячащий на горизонте неповоротливый шкаф. – Так что я там говорил, если ты слушал?
- Что-то про карбюратор.
- А до этого?
- Не знаю… Так! Не смей победно улыбаться, - Билл вполне ощутимо въезжает острым локтем мне в бок. Кажется, у него какая-то манечка насчет оголенных рук. Я в рубашке и куртке, а он только в футболке – любимая черная ветровка валяется на заднем сидении, а уже сверху на ней валяется Желтый.
- Если я не знаю, то это значит, что я не понял, а не «не слушал», - поясняет торчок, многозначительно приподнимая брови. – Я тебе еще на острове говорил, что я ее в сервис отвожу – и все проблемы.
- Не все. Там поверхностно обычно. Но тогда грузить не буду – сам потом посмотрю.
- Договорились, - он устало откидывается на сидении, заставляя меня переживать, а не затрахал ли я его своими авто-лекциями.
– Это хорошо, когда разбираешься в чем-то одном, но досконально, я же уже, кажется, говорил тебе это когда-то, - торчок словно считывает мои мысли – успокаивает. – Я вот во всем только пробуюсь и пробуюсь.
- А как же эта… как ее?
- Литература?
- Вот!
- А что дальше с ней делать?
- Не знаю.
- И я не знаю. Черт, везет же вам, технарям!
Поворачиваю голову, чтоб объяснить ему, что я, скорее всего, вовсе никакой не «технарь», что бы это там не значило, но Билл уже прикрыл глаза, нежась на солнце, пробивающимся через лобовое.
Придурочное солнце совсем чокнулось: пусть не греет, но какого так ярко вдруг светить посреди осени.
Или я просто раньше не замечал, а оно всегда так?
Зная тебя в реале, почему-то никогда б не подумала, что ты ТАК хорошо видишь людей. Так ярко описываешь в бытовых словах, что блин. И внутреннее успеваешь показывать, при чем все вместе, в тему так..аааа кароче аааа вот
а это между прочим фик, как будто подсмотрела в окно или через щелку между косяком и дверью
меня не покидает мысль, что Том какой-то тормоз) пора уже начать смекать ёпрст
вооот, и пытается казаться черствым и тупым. Хотя на самом деле что, боится?? Почему вот, понять не могу.
На месте торчка я бы давно не выдержала))))
Том благодаря этому качеству вырос нормальным человеком: он замкнулся в себе и на время отгородил себя от всего того дерьма, что с ним происходило когда-то. Защитная реакция, которую теперь не так просто разомкнуть)
вот я собственно об этом и пекусь) упорхнет птичка, пока он соображать будет
хотя птичка пока вроде делает все, чтобы Том наконец перестал тормозить процесс
В прошлый раз мне были не совсем понятны реакция и поступки Билла, но вот в этой части он молодец, реальный молодец! Нащупал потихоньку тропу по которй можно приблизиться к Тому. Том-тормоз? Вот не согласна с этим. Я лично вижу уже ощутимый прогресс, что очень радует.
если, конечно, наш диван убрать с центра.-ага, вот оно подсознание как сработало, все-таки "НАШ"
Я не буду больше разрешать тебе держаться на расстоянии-ай молодец, ну наконец-то взял ситуацию в свои руки))
сказать чесно, с такими данными мог бы быть какой-то небольшой процент такого исхода, но все закрутится чуть иначе)
Ngetal,
вот оно подсознание как сработало, все-таки "НАШ"
мне, кстати, нелегко далось написать эту фразу. Несколько раз возвращалась и меняла на "мой" - все же страх Тома здорово передается))
Билл и раньше молодец был, просто Том видел все так, а сам Билл не меняется. Он нащупал тропу в конце прошлого куска, когда сказал Тому, что ляжет с ним и точка)
С Томом за шагом вперед может быть и два назад, так что положиться на него пока достаточно опасно) Но в целом все таки идет на оправку, конечно))
Возле машины торчок копается конкретно: решает, брать или не брать кошелек, деньги, мобильник… Тысячи раз передумывает и снова распихивает все по карманам спортивного костюма. Мне проще – у меня-то и нет нихера в этой жизни, кроме жалкой сумки с манатками.
- А ну-ка, что у нас здесь? – странно тянет Билл, по пояс ныряя в багажник.
- Что? – пока я невдупленно пялюсь на его оттопыренный зад, Желтый, кажись, все просекает, начиная радостно носиться вокруг.
- А вот что! – торжественно выкрикивает Билл, кидая в меня какой-то штукой. Только поймав, удается опознать в этом погрызенный полусдутый футбольный мяч. – Беги! – командует торчок, а я инстинктивно дергаюсь как когда-то давно, когда еще облавы были, только в этот раз вместо гула сирен – громкий восторженный лай. Билл хлопает багажником и несется в сторону, громыхая досками старой деревянной набережной.
«Он так убежит от меня», - совершенно тупая мысль, но, глядя ему вслед, я чувствую, как сдавливает что-то такое душное, от чего воздуха становится мало даже на берегу сраного океана.
А Желтый все скачет и скачет вокруг, кажется, пытаясь отобрать у меня этот проклятый мяч.
- Давай пас! – Билл тормозит возле железных поручней и в ожидании вскидывает руки вверх. Едва мяч оказывается у него – перемахивает через перекладину, спрыгивая на песок.
Пес тут же стрелой несется за ним.
Гоняя по пляжу друг от друга, они выглядят настолько имбецильно-счастливыми, что меня отпускает уже привычная шизофрения: вот он торчок, и никуда, вроде бы, не денется. Хотя бегает неплохо – недаром тренируется.
- На перехват! – командует мне, когда Желтому все-таки удается на время забрать свой мяч.
За эту ерунду классно бороться: круто быть на одной стороне с торчком, хоть мы, в конце концов, продуваем, после того, как Билл от усталости валится на песок и отдает мяч собаке. Желтый с уже знакомым мне хрюком вгрызается в заслуженную добычу и успокаивается – тоже выдохся. Я сажусь рядом с ними, и долгое время слышно только наши отдышки, а потом все больше океан, ветер и каких-то потерянных птиц.
- Чувствуешь запах соли? – улыбается торчок, глядя вдаль.
- Нет, но чувствую песок во рту.
Он смеется:
- Да, скрипит немного. Хорошо здесь.
Я молчу, потому что ляпнуть просто «да» недостаточно.
Желтый всхрюкивает, удобней перехватывая мяч.
***
На спортивном канале, выбранном торчком, активно играют в баскетбол. Билл подумал, что я таким увлекаюсь, но зато, если убавить звук, то слышно, как он шуршит пакетами на кухне. Какой-то хрени накупили: пиво, чипсы, снова пиво, пицца и опять пиво… любит он его, короче. Зато разрешил мне скинуться в общую кассу. И я теперь тоже как бы при делах.
Без звука вся эта беготня совсем дебильной кажется, не настоящей. Вот если бы у них сейчас Желтый пытался отобрать этот хренов мяч, тогда да. Тогда дело другое – определенно был бы смысл.
Странно это – улыбаться мыслям. Реально по-тупому, наверно, со стороны смотрится.
До выезда на смену остается часа два. Еще никогда так не ломало куда-то тащиться просто потому, что и так хорошо.
- Да? Зачем?.. Ладно… Ладно… Да понял я, понял… Да блин… - торчок заходит в комнату, прижимая к уху мобильный, и взбирается на свою беговою хреновину, словно пытается убежать от приебывающегося собеседника. В десятый раз повторив, что он что-то там понял, спрыгивает и устало валится рядом со мной, словно за плечами не от силы сто метров, а целый марафон:
- А чего ты звук выключил?
- Да так…
- Ясно. Я тоже не фанат, да и вообще сериалы люблю смотреть, если честно, - быстро добавляет торчок, словно это самое ужасное, что можно о нем узнать.
Вернувшийся с кухни Желтый замирает перед телеком, слегка наклонив голову вправо.
- А прикинь, если его туда, к ним. Что было бы?
- Да ничего – он с чужими не играет, - как-то рассеянно откликается Билл, а затем смотрит прямо в упор, от этого одновременно и неуютно, и странно хорошо. – Папа звонил – приехать хочет.
- А?
- Говорю, папа…
- Да понял я, понял… не сразу только. Я тогда… Мне все равно скоро уходить, и…
- Останься, - практически шепотом просит торчок, в момент оказываясь ближе и прижимаясь горячим лбом к моему плечу. – Я боюсь…
- Если вдруг он что-то с тобой… Да я…!
- Он? Вот ты дурак, - торчок смеется, спрятав лицо в щель между мной и плюшевой спинкой дивана, как будто бы это совсем не его рука скользит по моему животу, и вообще он за нее не в ответе. – Я из-за тебя боюсь. Папочка очередные морали почитает про мой образ жизни, и все – от этого еще никто не умирал. Но вот оказывается, что если не ограничивать тебе свободу, то ты просто берешь и нагло сбегаешь – а это, как я подозреваю, все-таки смертельно. Для меня, во всяком случае.
- Билл?
- А? – он выныривает из своего укрытия немного раскрасневшийся и горячий.
Блять, и правда как-то жарко в квартире стало.
- Билл?
- Ну что? – он подобно Желтому наклоняет голову вбок, словно пытаясь понять. А понимать тут реально нечего, просто мне нравится вслух произносить его имя, нравится, что он отзывается.
- Билл?
Вместо ответа он шумно выдыхает и целует.
- Останься, - торчка чего-то трясет, как при лихорадке, а комната начинает крутиться перед моими глазами, словно запущенная карусель.
- Я должен…
- Пожалуйста. Дай мне время. Как в камере, помнишь? Чтоб только мы.
- Там были не только мы.
- Да? Вот, блин, точно, а запомнилось все по-другому.
- А как? – не понимаю, он шутит или что, вообще?
- Как-то так, - торчок перекидывает ногу через мои бедра, но не прижимается, зависает, уперевшись руками по обе стороны от головы. – Мне не хватает тебя, правда, так не хватает. Что там, что здесь… везде… Это просто в голове не укладывается! Ну, где такие, как ты, берутся, а? Можно мне справочник по руководству какой-то хотя бы? Или я уже не знаю, что дальше…
- А может, ничего дальше?
- Поздно – по-моему, ты уже влип, раз приехал.
- Я?
- И я.
- И что теперь? – странный диалог продолжается, как на автомате. Я за ним уже точно не слежу и подозреваю, что оседлавший мои бедра торчок – тоже.
- Ты сделаешь так, как я попрошу? – сбивчивый шепот, смысл которого мне нихрена не ясен. Но я однозначно сделаю. Ради него все сделаю. – Дай мне хотя бы пару полных дней, скажи на работе, что заболел, скажи, что я тебя не пускаю, попроси друзей подменить...
- У меня нет друзей.
- Почему? – он на секунду замирает.
- Просто.
- Ясно. Обними.
- Что?
- Меня... Обними…- торчок сам устраивает мои руки у себя за спиной. – Да, вот так.
- Так?
- Да. Останься…
- Угу.
Говорить длинными фразами не получается. Это значило бы чуть на дольше отпускать губы торчка от своих. А этого никак нельзя. Вот никак.
- Очень. Очень рад снова познакомиться с тем, кто трахает моего сына и разрушает его жизнь, - с порога бросает отец Билла, и наклоняется, чтоб расшнуровать начищенные ботинки, рядом с которыми мои разношенные кроссовки, брошенные в углу, смотрятся окончательно убожески.
- Пап, на кухне поговорим! – настойчиво требует торчок, забирая принесенные пакеты.
- Отчего же? Это…
- Не смей! Ч-черт, не смей! – судя по грохоту, он практически швыряет кульки на стол. Впервые вижу как торчок бесится. А мне вот как-то, наоборот, стало совершенно спокойно. Все правильно. Все совершенно точно правильно и, наконец, встало на свои места. Щелкнуло.
Кроме одного: Билла я не трахаю – мне нельзя, я еще не окончательный урод, чтоб такого не понимать.
- Том! – раздраженный торчок практически выскакивает в коридор. – Ну что ты тут замер?! – он хватает меня за руку, но потом, словно опомнившись, замирает сам. – Прости, я… Побудь пока в комнате, ладно? Папа скоро уйдет, и мы поговорим.
- Еще неизвестно, кто и куда отсюда уйдет, - с расстановкой замечает отец Билла, сканируя меня взглядом насмешливых карих глаз.
Он даже всерьез меня тут не воспринимает, но… разве оно не так?
- Все верно, твой папа прав, - стараюсь поддерживающе улыбнуться торчку, но херово выходит.
- Не говори так! – торчок даже зажмуривается, словно ни видеть, ни слышать сейчас меня не может. – Он не знает правды. Он ничего не знает! Откуда тогда он может быть прав?
- Билл, так мы идем на кухню? – неожиданно практически мягко напоминает мужчина.
Торчок кивает и тут же тычет в меня пальцем:
- А ты даже не смей!.. – ловлю на себе понимающий взгляд Желтого, все-таки эта фраза чаще адресуется ему.
Полчаса проходят как в каком-то гребаном трансе. Его отец, наконец, озвучил то, что я постоянно втирал сам себе. Значит, все-таки так оно и есть, раз даже со стороны видно. Собранная сумка валяется на диване… нашем… его… Или все-таки нашем? Черт!
Стараюсь не вникать в тихий разговор на кухне, потому что это крысятничество какое-то – не в свои дела лезть, но как тут не слушать, если, блять, слышимость:
… то есть в нормальных местах ты знакомиться не можешь, только подворотни, клубы, тюрьмы вот теперь начались, да?..
Скольжу взглядом по комнате, стараясь запомнить. Лучше, чем здесь, мне еще нигде не было. Но все это пора прекращать, независимо от того, что там думает торчок. Он ошибается, теперь это окончательно ясно.
… на что ты жить собираешься? Двадцать три года: ни работы, ни опыта, ни навыков, ни идей, ни желания…
Белые стены, желтые шторы, коричневый диван, прибамбас торчка для бега, огромный телевизор, высоченные полки для дисков, моя сумка… Жаль, фотоаппарата нет. Хотя зачем навсегда, может, можно еще периодически заглядывать… Но нет, нельзя, наверно. Уходить много раз подряд сложно.
…ладно еще, когда мне одного тебя спонсировать приходится, но все эти, прости, пожалуйста, уроды, опускающие тебя на дно и живущие за мой счет…
Пустая спальня торчка: зеркальный шкаф и кровать, на ярко-синем покрывале которой выделяется забытый белый ноутбук. Давно он уже на нем ничего не настукивал. Может, из-за меня времени не было? Он не может плохо писать, я почему-то уверен, хотя откуда мне в этом, блять, разбираться?
Не хочу «опускать его на дно». Я наоборот хотел, но ни хрена же не выходит.
…я долго должен со всем этим мириться? Понимать? Ладно – не девочки, не видать мне внуков – снова ладно, не хочешь быть менеджером, снова думаю – все нормально. В конце концов, может, это от тебя не зависит – такой уж есть. Но ты зарываешь себя, я вообще не вижу, чтоб ты шел к чему-то, так и продолжаешь жить в свое удовольствие. Не надо было тогда преподавательство бросать, пусть денег не приносило, но ты хоть при деле был, а не сходил с ума. Мать хотя бы пожалей…
А потом их почти не слышно, зато приходит Желтый и садится рядом со мной смотреть на пустую кровать торчка.
- А помнишь, как я после смены пробирался сюда и следил за тем, как вы спите?.. Я тупой извращенец, как думаешь?
Пес многозначительно молчит, наверно, просто не хочет обидеть. Уж я-то помню, как его раздражало мое странное поведение, пока он не привык к тому, что я обычный даун, и перестал постоянно настораживаться.
- Подожди меня на кухне.
- Не буду я тебя нигде ждать.
- Я, может, в ванную.
- Я, может, тоже! – Билл влетает за отцом в комнату и недовольно косится на меня. – Ты почему сумку собрал?
- Просто…
- Просто, у него все, блин!
- Билл, я просил тебя подождать на кухне.
- А что еще ты просил, напомни? Чего уж там, давай я все разом выполню: стану успешным пузатым менеджером-натуралом с выводком детей.
- Не паясничай. Ведешь себя, как…
- Баба?
- Как маленький.
Торчок хмыкает и забирает мою сумку с собой:
- А это я отдавать не собираюсь, - заявляет, глядя в упор на меня, так твердо, что даже я своим тупым мозгом понимаю – тут не только мои манатки имеются в виду. От этого так тепло становится, хоть я уже и решил все, и больше не страшно: не нужно думать, выбирать, бороться…
- А ты, и правда, чего собрался? Неужели из-за моих слов? – как бы между прочим интересуется отец торчка, закрывая двойные двери в комнату. Он высокий, осанку держит… Совсем не похож ни на одного из моих отцов, скорее, на отца Криса, а такие – нормальные – они плохого своим детям точно не пожелают.
- Не потому что вы так сказали, просто потому что это правильно.
- Ты вправду так думаешь?
- … Это непросто.
- Знаю, тем более, что он тебя не отпустит. Билл вообще очень спокойный мальчик, но когда дело доходит до споров, то тут хоть об стену головой бейся – все равно все будет так, как он хочет. Видишь, вон как взбесился.
- Да, это первый раз он такой, - думая о сердитом торчке, почему-то невозможно не улыбаться.
- Тебя Томом зовут, верно? А то нас так и не представили друг другу.
- Угу, - киваю, вспоминая, как он влетел в квартиру. Кажется, это случилось так неожиданно, что, стоя в коридоре, я все еще ощущал тяжесть Билла на своих коленях, как малолетний идиот, переживал, не сильно ли заметно, что я только что целовался с его сыном.
- Я Гарри… хоть после известной книги людей с таким именем серьезно не воспринимают при первом знакомстве.
Это, наверно, какая-то шутка, но реагировать не получается, хотя отец торчка и не ждет ничего:
- Я не должен был с порога делать выводы на твой счет, просто ничего другого от своего сына я уже не жду. Он связывается только с теми, кто приносит неприятности. Чем больше – тем лучше. У моей жены слабое сердце, и я не знаю, сколько еще мы сможем все это выдерживать.
- О-о… но я уже валю, правда. Я тоже считаю, что тор… ваш Билл гораздо лучшего достоин.
- А вот так уже точно не получится. Сын заявил, что пойдет за тобой «хоть на край света». Это была прямая цитата. Чертов писатель… Так, как тебя, он еще никого не защищал. Говорил, что мне нельзя к тебе, потому, что ты все слишком близко воспринимаешь, и что он сам еще не придумал, как с тобой общаться, и что я никакого права не имею… Он всегда до последнего верит людям, причем совершенно не тем людям. Обычно это заканчивается долгами, больницей, тюрьмой вот недавно…
- Да я… Да никогда бы!
- Так вот я просто хотел предупредить, что на этот раз ничего спускать не буду. И найду тебя, чтоб другим неповадно было.
- Да я тогда сам себя «найду», да так чтоб… от меня вообще ничего не осталось.
- Ну не надо совсем уж так, - Гарри закрывает лицо руками и почему-то смеется. – Прости, это нервное. Еще никогда не приходилось играть роль «крестного отца».
- Кого?
- А ты разве не смотрел? Посмотри, Билл компанию составит – ему нравилось когда-то. Может и сейчас нравится, не знаю – мы мало стали общаться, когда он совсем вырос.
Я это хорошо понимаю, вот я бы совсем не хотел, чтоб мой торчок «вырос», а я остался.
Когда за Гарри закрывается дверь, на улице уже совсем темно, хотя спать хочется точно не из-за этого. С образом жизни Билла и с моей работенкой можно было бы давно привыкнуть, так что, скорее всего, мы просто вымотаны.
- И чтоб больше не собирался никуда, - продолжает злиться торчок, глядя, как я вытаскиваю свою сумку, спрятанную им под кухонным столом.
- Ладно.
- Пообещай.
- Билл, нахрена? Лишнее это.
- Нихрена не лишнее! Как ты можешь так? Обещай, что даже если сюда припрется сам президент Соединенных Штатов и лично потребует твоего выселения, то ты с места без меня не сдвинешься.
- Если президент, то обещаю.
- А если снова чертов папочка или мамочка?
- Тогда посмотрим.
- Желтый, а ну иди, укуси его, а? – как-то совсем не по-командному, а, скорее, жалобно просит он у подходящей к миске псины. – Предатель, хоть бы посмотрел в мою сторону, а то костей ему навезли… И теперь все – теперь меня нет… Ты тоже предатель, - Билл бросает короткий выразительный взгляд в мою сторону.
- Ну, я-то чего?
- Ты хотел меня бросить… Или даже до сих пор хочешь.
- Ничего я не хотел. Я как лучше…
- А разве без меня лучше? Ты только скажи – тебе со мной плохо, или тебе вообще плохо? Думаешь, я не пойму?
- Почему ты вообще думаешь, что…
- Потому что мне страшно! – неожиданно почти выкрикивает Билл. – Потому что когда папа сказал в коридоре то, что сказал, я видел твое лицо – совершенно спокойное. Будто вот он – твой избавитель явился.
- Ты не понимаешь, но… Я не знаю, как объяс…
- Но хоть как-то объясни, - торчок подходит совсем близко и прижимается своим виском к моему. Теперь можно даже почувствовать, как у него горят уши. – Я же не тупой. Но я так устал, мне кажется, что я борюсь со всем этим совершенно один.
- Я тоже пытаюсь, но если нужно, буду пытаться сильнее.
- Пожалуйста, сильнее, - шепчет торчок, скользя губами по мочке моего уха. От этого щекотно и так приятно, что я едва ли замечаю, как спортивная сумка соскальзывает с плеча и бухается рядом с Желтым. Пес предупреждающе на нас рычит и оттаскивает свою кость подальше.
- Так ты на работу не идешь?
- Нет, я диспетчера предупредил, иначе бы уже три часа как был на колесах.
- Хм…
- Чего улыбаешься?
- «Быть на колесах» - смешно.
- Так, торчок, ты о чем вообще думаешь?
- Сейчас уж точно не об этом, скорее уже о… - его рука скользит по моему бедру и осторожно накрывает пах. – Давай спать сегодня пораньше ляжем?
Механически киваю, хотя от этого так жутко становится, что дыхание сбивается. Во рту горечь, а квартира, кажется, моментально начинает наполняться запахом бензина и машинного масла. Успокоиться, нужно просто успокоиться. Если Биллу это надо, значит, это будет, чтобы он ни потребовал. А я все переживу. Просто переживу… Когда-то, во всяком случае, уже получилось пережить.
Торчок нетерпеливо сдергивает синее покрывало со своей кровати, и незамеченный ноутбук с грохотом летит на пол:
- Вот же черт, мой рассказ там! – пока он кидается проверять исправность техники, меня понемногу отпускает. Может, еще забудет, что делать собрался? Может, все хорошо будет? Но нихуя – едва ноут только начинает неторопливо грузиться, Билл откладывает его в сторону и в упор смотрит на меня. Ноги совсем задеревенели, но подойти ближе как-то все же удается. Он протягивает руку, пальцами проскальзывая за пояс моих джинсов, и дергает ткань на себя.
Это не страшно… С ним же не должно быть страшно?... Это же… мой торчок?
Поцелуи Биллу быстро надоедают, потому что все, на что меня сейчас хватает – держать губы приоткрытыми. Блять, реально даун, для полного сходства не хватает только, чтоб слюна по подбородку текла. Пока он меня распаковывает, ощущаю себя выброшенной на берег рыбой… или манекеном, или еще какой хренью.
«Это же торчок, это всего лишь торчок, с ним это совсем не унизительно», - продолжаю панически повторять про себя, когда он обхватывает горячей ладонью мой вялый член.
- Том?
- У?
- Открой глаза, пожалуйста.
- Угу, – походу, жмурился я конкретно – черные кружащие перед глазами пятна фигово рассеиваются в желтом свете ночника. Нужно только постараться отключиться, как раньше. Блять, стоп – не надо как раньше. Не надо.
- Ну, что ты так? – с каким-то странным отчаянием тянет торчок, а потом, словно войдя в другую роль, хриплым голосом добавляет: - смотри на меня.
С трудом приподнимаюсь на локти. Такое чувство, словно внутри все залито бетоном и сейчас постепенно каменеет.
Торчок медленно обхватывает губами член и дальше будто чего-то ждет. Чего, блять?
- Билл?.. Билл, слышишь?.. Не надо тебе так, пожалуйста, не надо. Зачем ты?.. – дергаюсь, убивая последние силы на то, чтоб отстранить его. Даже если это торчок… даже если он, несмотря на то, что тошнотворное ворчание мотора все нарастает, тем более нечего тянуть. Нечего ему об меня пачкаться, после того, как во мне все прогнило. – Давай ты просто быстро сделаешь это, и все. Давай?
- Не могу – у тебя не стоит, - рассеянно отзывается, зачем-то заламывая собственную руку.
- Ну, так ты это… А какая разница?
- А как?
- Разве ты не собирался сам? Ну, то есть... ну…
- Я? – он туго сглатывает, словно я заразил его своим удушьем. – А ты так хотел? Я могу, конечно, попробовать, но не уверен, - Билл начинает усилено дрочить себе, но член вместо того, чтоб подниматься, наоборот окончательно опадает. – Прости, черт, правда, прости, - он устало валится рядом и таращится в потолок. – Не выйдет так, я боттом конченный. Не смогу я сверху. Никак. От мысли одной только… Не выйдет, в общем.
Торчок некоторое время лежит словно убитый, а потом неуверенно подбадривает, походу, сам себя:
- Это ведь только сегодня не получилось, правда? Первый блин, так сказать, и все такое…
- Не знаю я. Тебя это расстраивает? Я ведь говорил, что лучше подальше от меня держаться. Я грязный.
- Что за ерунда, Том?! Ничего ты не грязный!
- Грязный, говорю же. Ты просто не понимаешь, не видишь.
- Или просто ты, как всегда, не хочешь показывать? Слушай, я тут подумал… - торчок доверительно подвигается поближе и переворачивается на бок. – А каким был твой первый раз?
- Нормальным.
- А сколько лет было?
- Что ты пристал, а?
- Ну, Том, ну, скажи мне? – он плавно скользит ладонью по моей груди, и теперь, когда я знаю, что за этим ничего не последует, то это даже успокаивает.
- Мало было.
- Может, поэтому?
- Что поэтому?
- Ты не любишь секс поэтому.
- Может. Может, лучше спать будем?
- Хорошо. Я просто хочу, чтоб ты знал – для меня это никакая не проблема. Вот… Я вообще не считаю секс важным. Совсем. Так что даже если ничего не будет получаться, то и не надо, - сбивчиво тараторит, словно боится, что я вот-вот засну и не услышу всю эту… ложь? Обманывать он не умеет совершенно.
- Том?
- У?
- Не спишь?
- Нет.
- Почему?
- Потому что ты вертишься.
- А-а, - расстроено тянет Билл. – Прости тогда. Я только спросить хотел…
- Опять?
- Нет-нет! Это другое совсем. Помнишь, мы ехали на набережную и мне позвонили. Ты еще тогда обиделся, что…
- Я не обижался.
- Ладно, не обижался, - улыбается в мое плечо. – Так вот, известна дата моего спектакля. Ты придешь?
- Да.
- Правда, это в том клубе, где мы были, и где тебе, кажется, не понравилось.
- Все равно приду.
- Это уже через пару дней.
- Билл?
- А?
- Спи… что ли.
И желательно до утра забудь, как я испортил тебе все. Блять, торчок, умоляю, просто все забудь. Иначе я не знаю как…жить.
Заблудшие души, потерянные на безграничных просторах космоса, одиноко блуждают в поисках своего предназначения. Они жаждут…
- Джей, можно ржать потише, этого… как его?.. диктора не слышно. Билл потом снова будет высказывать, что мы ничего не понимаем и вообще свиньи, - шипит на своего соседа так и не представленный мне друг торчка. – А когда он перестанет нас приглашать, мы потеряем такой повод издеваться над ним, что…
Вместо ответа тот от хохота давится колой и заходится громком кашле.
Днем, без навала пьяной толпы, клуб торчка выглядит довольно-таки спокойно. В принципе… Странно, но уютно. Танцпол заставлен раскладными деревянными стульями, на которых, походу, сидят только близкие знакомые выступающих, а сами выступающие носятся по импровизированной сцене в простынях. На белые простыни нападают черные, а потом кружатся вперемешку с красными.
- Как думаете, это в смысле – война? – шепотом спрашивает не представленный мне друг торчка.
- Думаю, это в смысле – бред.
- Не, Джей. Я серьезно. Какого Билл хотя бы цвета?
- А тебе не похуй?
- Прикинь!
- Голубого, как и ты.
- Да я серьезно.
- Не знаю я, может, это одна из круто навороченных идей нетрезвого режиссера – все мы носим маски, за ними нас не узнать.
- Билл в черном балахоне, второй ряд, между двумя красными, - я, походу, как-то слишком резко вклиниваюсь, потому что они замолкают и таращатся на меня так, словно первый раз увидели. Но потом не представленный друг улыбается и даже за что-то говорит мне спасибо. Вежливый, совсем как торчок.
Стулья складываем тоже мы сами, хотя друзья Билла все больше только носятся, пытаясь ими специально пришибить друг друга и случайно уже остальных.
Эти его друзья ничего так, кстати, только, скорее всего, их я больше не увижу. Нужно таки оставить торчка в покое – ему со мной тяжело, это реально чувствуется. Врать он не умеет. Шугается уже в открытую. Если раньше я от него, то теперь наоборот. Вот и все.
По Желтому тоже скучать буду, но это неважно. Дерьмово, но неважно. Главное, чтоб торчку хорошо было.
Из так называемой гримерной Билл не возвращается дольше всех, уже даже начинают запускать всю эту клубную херню: цветные лампочки и ритмичную попсу.
Когда зажатый в моей руке мобильник торчка дергается, а на экране высвечивается «папа», я реально благодарен Гарри за этот чертов повод поторопить чертового Билла.
Ошибиться дверью тут нереально – она одна на весь коридор, ярко-синяя, практически полностью сливающаяся со стенами точно такого же оттенка.
- Билл, тут это… Я…
Мой…торчок лежит лицом вниз, распластанный на единственном в комнате столе, и извивается под резкими толчками Майка.
Того, который, блять, натурал. Тварь скрытная.
Нужно выйти и закрыть дверь. Только сначала нужно выйти из этого гребаного транса, а потом уж, блять, просто выйти…
- Том? – будто вмиг пришедший в себя Билл зачем-то завет меня и пытается вырваться. Тоже зачем-то…
А мне все-таки нужно выйти.
Сначала выйти, а уж потом просто выйти, как и планировалось. Да. Все нормально. Нормально.
- Том?! – Билл взмахивает руками, пытается отползти от Майка, но он прижат им к столу, и у него нихера не получается.
- Да подожди ты, еще немного, - урод рычит, с силой хватая моего торчка за бедра и стараясь зафиксировать.
Запах бензина. Он здесь везде. Мгновенно, сантиметр за сантиметром начинает заполнять маленькую душную каморку. Так всегда, когда нечестно, когда против воли…
Нечестно. Когда.
- Он сказал тебе остановиться, что в этом, блять, неясного?! – стараюсь отшвырнуть в сторону перевозбудившегося упырка, но все, как в тумане, как не со мной. Удар в челюсть замечаю только по гулу в голове и привкусу крови во рту.
- Хватит, Том, это я виноват. Только я! – зачем-то кричит торчок. Зачем? Врать он все равно не умеет.
- Именно! Так нет – руками тут сразу махать надо. Не сделал бы я с ним ничего, - гундит Майк, пытаясь уложить еще упругий член так, чтоб можно было застегнуть потертые джинсы. – В конце концов, мог в очередь встать, раз самому так приспичило, - бросает он, прежде чем выйти, хлопнув тонкой дверью, никак не заглушающей музыку из зала.
- Том?... Я… у тебя кровь, - голос у торчка такой тихий, что у меня внутри все сжимается. Так не должно быть. С ним не должны так обращаться.
- Это неважно.
- Прости меня. Сможешь? Хоть когда-то?
- Билл…
- Не надо, потом все скажешь, – торчок с силой трет глаза большим и указательным пальцем, словно пытаясь их выдавить. – Забери меня, пожалуйста, домой. Сейчас, ладно?
Наша гостиная освещается только тусклым светом от экрана телевизора. Вспомнив слова Гарри, я даже нашел на полке для дисков дивиди с «Крестным отцом». Только Билл не смотрит совсем, даже спиной к нему сел, устроившись на моих коленях. Как когда-то. Он так не делал только эти злополучные два дня, а уже кажется, что нереально давно. В руке у него бутылка с чем-то алкогольным, к которой он прикладывается буквально каждые полминуты, и глотает, глотает. Как ни странно, сейчас меня от этого не воротит. Ведь это все тот же мой торчок, и он останется собой, даже если напьется. И не превратится в…
Кажется, что его сейчас эта шняга вообще не берет, а он только раздражается и делает глотки все больше.
- Давай, - словно приготовившись к чему-то, он впервые за то время, что мы дома, подает голос. А так даже Желтому ничего не сказал, когда тот носился рядом, встречая.
- Что давать?
- Говори, что думаешь обо мне. Правду говори, я не обижусь.
- Ничего я…
- Правду, Том! – он поднимает руку, словно хочет притронуться к моей голове, но опускает на полпути. – Я так запутался. Снова испугался. Все думал, зачем я тебе, если тебя нельзя трогать, если тебе неприятны мои прикосновения.
- Да с чего ты…
- Тшш, - он прикладывает палец к моим губам, но тут же, словно опомнившись, одергивает себя. – Я тогда всю ночь думал – ну и что, подумаешь, ничего не получится. В конце концов, мы что-то придумаем. А даже если нет, то не страшно, ты же мне нужен не из-за секса, так что можно и без него… И вот тут страшно стало. Было бы мне пятьдесят, или… ну, ладно – сорок. Но не сейчас. Сейчас я не могу и не готов отказываться. А потом я вспоминал Райкерс, и то немногое, что было – и снова хотелось бороться… Но, блин, с чем, Том? Я кретин, я сам разрешил Майку начать. Мне так хотелось, чтоб это был ты… Давно хотелось. Я каждую ночь мечтал… Это двинуться можно…
Торчок прячет глаза, не прижимается, так доверчиво, как раньше. Он совсем не такой сильный, как казалось. Наверно, я ему все-таки нужен, чтоб помогать, чтоб оттаскивать всю ту заразу, которую он магнитит к себе.
- Том, я, правда, не понимаю, почему ничего не получается. Я так хотел, чтоб все было как у всех. Чтоб мы лежали рядом, я поглаживал тебя по бедру, ты возбуждался, но не подавал виду, пока совсем невмоготу не станет. Чтоб ты хотел меня, и я мог дать тебе все, что ты захочешь. А еще я хочу, чтоб ты входил в меня, и тебе было так хорошо от этого, что ты бы ничего вокруг не замечал, кроме меня. Чтоб шептал мое имя, или пусть уже ту дурацкую кличку, которую ты ко мне еще на острове прицепил…
Пока Билл, постоянно облизывая губы, тараторит список своих желаний, у меня совершенно сбивается дыхание. И нихрена не от страха. Просто если оно и правда так, то я тоже хотел бы всего этого, очень хотел.
- А еще я представлял, как закатываются твои глаза во время оргазма, как приоткрывается рот… Или наоборот, как ты сцепляешь зубы, чтоб не выдать себя. Как ты стонешь надо мной, как дрожишь – все это значило бы, что я нужен тебе…
- Ты и так нужен… Билл?
- Подожди, я еще не все.
- Ясно. Просто хотел предупредить, что еще немного и «все» будет у меня.
- Что? – удивленно спрашивает торчок, но, судя по его улыбке – он уже все прочел на моем лихорадочно покрасневшем лице.
Блять, поцеловать его хочется, даже челюсть болит. Хороший такой. Хорошенький. Мой.
- Может, хватит теории?
- А что?
- Ну что ты заладил? – осторожно притягиваю его за бедра, чтоб он почувствовал мою эрекцию. Теперь торчок совсем близко. Как раньше. Родной такой. И дышит часто-часто. Как заяц.
- Можно? Я аккуратно, - ошалело улыбаясь, он просовывает между нами ладонь и гладит меня через натянутую джинсовую ткань. Глаза закрываются сами собой, и я даже не замечаю, как он приближает свое лицо к моему, зато чувствую его требовательные губы на моих, и нежничать больше совершенно не хочется.
- Я сейчас, Том, ты только не… - торчок встает с меня, ставит недопитую бутылку на пол и непослушными руками пытается стянуть с себя ставшие тесными штаны. – Это ничего не значит, Том, ничего. Все будет, как ты захочешь. Я не настаиваю. Просто… больно.
Он шумно выдыхает, почти со стоном, когда замечает, что я и сам пытаюсь освободить свой член.
- Я сейчас-сейчас, - он тут же оказывается рядом и уже привычно взбирается ко мне на колени. – Все в порядке, Том, видишь? Я тебя даже не раздеваю. Но мне это так нужно… так нужно… - придерживая мой член, он начинает медленно на него опускаться, приоткрыв рот и запрокинув голову.
Он так туго сжимается вокруг меня и так откровенно стонет, что думать нихрена не получается, только держаться за него, как можно крепче, чтоб не слишком далеко уносило в темную дыру, периодически вспыхивающую разноцветными огнями. Это как тот же хренов клуб, только в бесконечное количество раз лучше. И от таких танцев штырит куда больше.
- Ноги…
- А?..
- Ноги устали. И голова кружится… идиотское виски… ум-м…не могу больше.
- Давай тогда по-другому? – пытаюсь снять с себя дрожащего торчка, но тот, упираясь со всей дури, впивается в меня пальцами. – Нет-нет-нет, только не выскальзывай.
- Я джинсы сниму полностью, мешают же.
- А-а… хорошо, тогда ладно, - недоверчиво тянет и, сжав в кулаке свой член, ложится на диван. – Ты только недолго… недолго только…
Можно подумать, что, глядя, как он нетерпеливо ерзает, можно делать это долго.
Сейчас нет ни запаха бензина, ни рычания мотора - только его запах и только его шумное дыхание.
Его. Хочу.
Он ведь тоже ошибается, временами конкретно. То, что случилось со мной, могло бы случиться и с ним. Только я теперь не дам, не позволю. Теперь у него есть я.
Стараюсь входить медленно, не так, как это делал папочка, но Билл все равно морщится, стонет, нещадно впивается зубами в нижнюю губу.
- Больно?
Вместо ответа он энергично мотает головой из стороны в сторону, и снова замирает.
- Нет? А что тогда?
- Сильнее, - еле слышно шепчет, а потом широко распахивает глаза, словно испугавшись.
За меня.
Торчочек мой.
От глубоких резких толчков Билла кидает по дивану из стороны в сторону, и его растрепанные волосы мотыляются, извиваются, словно мелкие черные змеи, каждый раз образовывая новые фигуры. Выгнувшись, он целует мою руку, упирающуюся в диван рядом с его головой, с какой-то болезненной внимательностью заглядывает мне в глаза… Губы шевелятся, кажется, он что-то говорит, но почему-то нихрена не слышно, а потом и не видно – все плывет, темнеет, взрывается искрами и снова темнеет.
***
В полусне пытаюсь разогнуть затекшую ногу, но уже привычно ни черта не получается.
- Желтый? Ты слышишь меня, а ну слезь?!
Блять, слышать то он, может, и слышит, но слушаться уж точно не собирается. Скидывать его жалко, поэтому все, бля – доброе утро.
Спальня… Пытаюсь прокрутить в голове вчерашний вечер, но как мы сюда перебрались – не помню. Торчок, ногам которого повезло куда больше, спит рядом. Спит так, что не разбудить невозможно, потому что просто смотреть – недостаточно.
- Привет, - почувствовав мою руку на своем плече, он улыбается, но глаза так и не открывает.
Родной.
- Спи, - немного подумав, все же разрешаю себе поцеловать его в висок.
- А ты что?
- А мне уехать нужно.
- Как?– он резко садится, словно только что была объявлена пожарная тревога.
- Мне нужно к другу на день рождения…
- А потом?
- А потом вернусь. Только я задержаться могу, или уже тогда утром приеду.
- То есть ты с ним ночевать будешь?
- Ревнуешь?
- Нет, - не врубаясь в весь абсурд ситуации, торчок заметно расстраивается. – Какое я право имею? Особенно после вчерашнего.
После вчерашнего у него совершенно точно есть на меня все права, но он, конечно, не об этом.
О другом, а зря.
- Билл, только учти: другу всего десять исполняется.
- Так он еще и моложе меня! Вот в чем дело, - с облегчением фыркает он, глядя, как я вытаскиваю из-под кровати свою сумку. - … Слушай, ты вещи в шкаф складывать будешь? Я уже давно половину освободил.
- Так у меня тут немного совсем…
- Отлично, мне больше места будет, - Билл усилием воли заставляет себя подняться с кровати и, вскинув вверх руки, потягивается во весь рост. – Подождешь, пока я побреюсь? Все равно сейчас с Желтым куда-то переться.
- Если хочешь, я могу по-быстрому с ним сгонять.
- Брось, день хороший, я пойду.
За окном сырость и, кажется, собирается дождь. Но спорить не хочется – день хороший. На самом деле.
Самый лучший.