Экс-универ, творческие личности и т.п...
О своем университете я, наверно, буду помнить очень мало. Пару обретенных друзей, которых, я надеюсь, удастся не потерять среди начала новых жизней и буквально пару педагогов.
Мой научный руководитель это как раз один из тех, кто запомнится. Правда, не тем, как он читал лекции, а тем, какой он Человек. Лучше всего для меня его характеризует фраза, сказанная им самим же: «главное – это быть кому-то нужным». Он совершенно не жалеет для других собственного времени, правда сам же его и тянет. Может часами сидеть что-то вспоминать, ты сидишь напротив, уже даже забываешь, чего собственно сидишь, а он все думает, периодически рассказывая что-то свое, бросаясь из истории в историю: о университете, о своей молодости, о жене, о детях… О моем дипломе мы так и не говорили никогда, но и черт с ним – ведь скучнейшая тема)) И вот в этот момент общения с ним кажется, что ты не просто один из забежавших студентов, а будто ты его старый друг, с которым можно обсуждать совершенно все и который горой за тебя встанет. Я всегда молчала, пока с его стороны сыпались часовые монологи, но честное слово, спроси он пусть бы даже о чем-то самом личном, о чем обычно не говорю – ему бы сказала, потому что когда видишь перед собой настолько открытого человека, то что-то умалчивать и фильтровать информацию кажется той еще глупостью. И самое удивительное, что таким он был с каждым, что все это не маска вежливости, а живое стремление быть нужным, чему-то научить, чем-то помочь. Пока для меня это самый яркий пример человека, который живет другими людьми, а не своими проблемами.
Вторая запомнившаяся личность – Холодов А.Б. Называю имя, потому что его можно найти в интернетиках и просмотреть прозу. На пятом курсе, когда мне было уже все пофиг, на лекциях уже давно ничего нового не говорили, и я каждую пару была мысленно занята тем, что составляла план/меню того, что я буду делать/есть на перемене. И вдруг… Не знаю, это как удар кувалдой по мироощущению. Мне стало до того интересно, что на лекции я тащилась даже больная, хотя присутствующих никто не проверял. Даже почувствовала себя жалким фанатьем, хотя из-за своей гадкой, дотошной и завистливой к чужим талантам натуры мне казалось, я не способна на восторги. Но тут именно они. На какой-то момент я даже другими глазами посмотрела на литературоведение, до этого я искренне считала все это бредом и подтасовочной псевдонаукой. А потом еще и случайно в интернетиках, пока искала его монографию, вдруг нашла прозу. Еще и где – на прозе.ру и каком-то похожем сайте с комментариями в духе «афтар, многа букаф». Умилению моему не было предела. Пока, наверно, я не понимаю его работы, как это должно быть, потому что больше привыкла к сюжетам, а не артхаусу, но, как говорится, задницей чувствую, что он очень талантлив, головой мне, может, до конца этого пока не понять, хотя она и догадывается))
Цитатки:
Не важно, о чем ты пишешь, главное -- это звук начала. Там, в одной строке, может прятаться целый праздник. Тогда твои старания можно считать оправданными. Иногда мне это удавалось. Так мне кажется, по крайней мере. Знаешь, как все это происходит? Первая строчка долго бродит во мне. Неделями. Она поднимается вверх, кажется, еще чуть-чуть -- и она уйдет, оставит меня, вырвется в чужое пространство, но я не даю ей выйти наружу. Я боюсь ее произнесенной. Наверное, это легко объяснить: пока она внутри меня, она совершенна. На бумаге или на экране компьютера в ней сразу же появится тысяча изъянов. И поэтому я снова и снова заталкиваю ее назад, вниз, в себя. Закуриваю сигарету, варю кофе. И она опять остается во мне, я даже слышу, как она шевелится, дышит где-то глубоко внутри меня. Так я оберегаю свою гениальность. Я знаю, что, когда захочу, я выпущу ее. Но я боюсь этого. Как будто часть меня умрет, когда она, наконец, окажется на бумаге. Понимаешь? Поэтому я повторяю себе, что мне не стоит писать. Для кого-то эта строчка -- новая жизнь и радость. Для меня она -- еще одна смерть.(с) Зимой в Аризоне
Ночь была холодна: к городу снова подступила осень. На улицах было тихо, музыки из ресторанов почти не было слышно, машины проезжали редко и тут же терялись вдали среди уличных фонарей, там, где все огни города сливались в одно разноцветное облако. Яркая полная луна, точно из голливудовской мелодрамы, едва приподнялась над аккуратными крышами в западной части города. Идти Джиму было далеко. Но, наверное, тогда Джим не думал об этом. Он думал о том, как дома разогреет полфунта куриных крылышек по-техасски, достанет из холодильника бутылку короны. Можно будет включить телевизор. Ночь прекрасна, даже если ты один. Есть много способов обмануть одиночество. Пусть только на время, я научился это делать.(с) Вереск в пустыне
И не знаю, насколько это в тему поста, но ( но когда меня это останавливало?), говоря о творческих натурах: пока я в бездействии прозябала на даче, прочитала С. Моэма «Луна и грош». Потрясло. Чарльз Стрикленд один из тех героев, что не забывается – очень цепляющий, болезненный, пугающий и восхищающий образ творца.
Не люблю говорить своими словами – они у меня корявые. Лучше вышкрябаю цитатки:
*
- Убогий народ эти женщины. Любовь! Везде любовь! Они думают, что
мужчина уходит от них, только польстившись на другую. Не такой я болван,
чтоб проделать все, что я проделал, ради женщины.
*
- Конечно, может случиться чудо, и вы станете великим художником, но вы
же должны понять, что тут один шанс против миллиона. Ведь это трагедия,
если в конце концов вы убедитесь, что совершили ложный шаг.
- Я должен писать, - повторил он.
- Ну, а что, если вы навсегда останетесь третьесортным художником,
стоит ли всем для этого жертвовать? Не во всяком деле важно быть первым.
Можно жить припеваючи, даже если ты и посредственность. Но посредственным
художником быть нельзя.
- Вы просто олух, - сказал он.
- Не знаю, почему так уж глупы очевидные истины.
- Говорят вам, я должен писать. Я ничего не могу с собой поделать.
Когда человек упал в реку, неважно, хорошо он плавает или плохо. Он должен
выбраться из воды, иначе он потонет.
*
- Если бы все поступали, как вы, мир не мог бы существовать.
- Чушь! Не всякий хочет поступать, как я. Большинству нравится все
делать, как люди.
Я пытался съязвить:
- Вы, видимо, отрицаете максиму: "Поступайте так, чтобы любой ваш
поступок мог быть возведен во всеобщее правило".
- Первый раз в жизни слышу! Чушь какая-то.
- Между тем это сказал Кант.
- А мне что. Чушь, и ничего больше.
*
Я часто с недоумением замечал в женщинах страсть эффектно вести себя у
смертного одра тех, кого они любят. Временами мне даже казалось, что они
досадуют на долговечность близких, не позволяющую им разыграть красивую
сцену.
*
- Почему вы не выставляете своих картин? - спросил я. - Неужто вам не
хочется узнать, что думают о них люди?
- Я не любопытен.
Неописуемое презрение вложил он в эти слова.
- Разве вы не мечтаете о славе? Вряд ли хоть один художник остался к
ней равнодушен.
- Ребячество! Как можно заботиться о мнении толпы, если в грош не
ставишь мнение одного человека.
Я рассмеялся:
- Не все способны так рассуждать!
- Кто делает славу? Критики, писатели, биржевые маклеры, женщины.
- А, должно быть, приятно сознавать, что люди, которых ты и в глаза не
видел, волнуются и трепещут, глядя на создание твоих рук! Власть - кто ее
не любит? А есть ли власть прельстительнее той, что заставляет сердца
людей биться в страхе или сострадании?
- Мелодрама.
- Но ведь и вам не все равно, пишете вы хорошо или плохо?
- Все равно. Мне важно только писать то, что я вижу.
- А я, например, сомневаюсь, мог ли бы я работать на необитаемом
острове в уверенности, что никто, кроме меня, не увидит того, что я
сделал.
Стрикленд долго молчал, но в глазах его светился странный огонек,
словно они видели нечто, преисполнявшее восторгом его душу.
- Я иногда вижу остров, затерянный в бескрайнем морском просторе; там
бы я мог мирно жить в укромной долине, среди неведомых мне деревьев. И
там, мне думается, я бы нашел все, что ищу. (с) Луна и грош
О своем университете я, наверно, буду помнить очень мало. Пару обретенных друзей, которых, я надеюсь, удастся не потерять среди начала новых жизней и буквально пару педагогов.
Мой научный руководитель это как раз один из тех, кто запомнится. Правда, не тем, как он читал лекции, а тем, какой он Человек. Лучше всего для меня его характеризует фраза, сказанная им самим же: «главное – это быть кому-то нужным». Он совершенно не жалеет для других собственного времени, правда сам же его и тянет. Может часами сидеть что-то вспоминать, ты сидишь напротив, уже даже забываешь, чего собственно сидишь, а он все думает, периодически рассказывая что-то свое, бросаясь из истории в историю: о университете, о своей молодости, о жене, о детях… О моем дипломе мы так и не говорили никогда, но и черт с ним – ведь скучнейшая тема)) И вот в этот момент общения с ним кажется, что ты не просто один из забежавших студентов, а будто ты его старый друг, с которым можно обсуждать совершенно все и который горой за тебя встанет. Я всегда молчала, пока с его стороны сыпались часовые монологи, но честное слово, спроси он пусть бы даже о чем-то самом личном, о чем обычно не говорю – ему бы сказала, потому что когда видишь перед собой настолько открытого человека, то что-то умалчивать и фильтровать информацию кажется той еще глупостью. И самое удивительное, что таким он был с каждым, что все это не маска вежливости, а живое стремление быть нужным, чему-то научить, чем-то помочь. Пока для меня это самый яркий пример человека, который живет другими людьми, а не своими проблемами.
Вторая запомнившаяся личность – Холодов А.Б. Называю имя, потому что его можно найти в интернетиках и просмотреть прозу. На пятом курсе, когда мне было уже все пофиг, на лекциях уже давно ничего нового не говорили, и я каждую пару была мысленно занята тем, что составляла план/меню того, что я буду делать/есть на перемене. И вдруг… Не знаю, это как удар кувалдой по мироощущению. Мне стало до того интересно, что на лекции я тащилась даже больная, хотя присутствующих никто не проверял. Даже почувствовала себя жалким фанатьем, хотя из-за своей гадкой, дотошной и завистливой к чужим талантам натуры мне казалось, я не способна на восторги. Но тут именно они. На какой-то момент я даже другими глазами посмотрела на литературоведение, до этого я искренне считала все это бредом и подтасовочной псевдонаукой. А потом еще и случайно в интернетиках, пока искала его монографию, вдруг нашла прозу. Еще и где – на прозе.ру и каком-то похожем сайте с комментариями в духе «афтар, многа букаф». Умилению моему не было предела. Пока, наверно, я не понимаю его работы, как это должно быть, потому что больше привыкла к сюжетам, а не артхаусу, но, как говорится, задницей чувствую, что он очень талантлив, головой мне, может, до конца этого пока не понять, хотя она и догадывается))
Цитатки:
Не важно, о чем ты пишешь, главное -- это звук начала. Там, в одной строке, может прятаться целый праздник. Тогда твои старания можно считать оправданными. Иногда мне это удавалось. Так мне кажется, по крайней мере. Знаешь, как все это происходит? Первая строчка долго бродит во мне. Неделями. Она поднимается вверх, кажется, еще чуть-чуть -- и она уйдет, оставит меня, вырвется в чужое пространство, но я не даю ей выйти наружу. Я боюсь ее произнесенной. Наверное, это легко объяснить: пока она внутри меня, она совершенна. На бумаге или на экране компьютера в ней сразу же появится тысяча изъянов. И поэтому я снова и снова заталкиваю ее назад, вниз, в себя. Закуриваю сигарету, варю кофе. И она опять остается во мне, я даже слышу, как она шевелится, дышит где-то глубоко внутри меня. Так я оберегаю свою гениальность. Я знаю, что, когда захочу, я выпущу ее. Но я боюсь этого. Как будто часть меня умрет, когда она, наконец, окажется на бумаге. Понимаешь? Поэтому я повторяю себе, что мне не стоит писать. Для кого-то эта строчка -- новая жизнь и радость. Для меня она -- еще одна смерть.(с) Зимой в Аризоне
Ночь была холодна: к городу снова подступила осень. На улицах было тихо, музыки из ресторанов почти не было слышно, машины проезжали редко и тут же терялись вдали среди уличных фонарей, там, где все огни города сливались в одно разноцветное облако. Яркая полная луна, точно из голливудовской мелодрамы, едва приподнялась над аккуратными крышами в западной части города. Идти Джиму было далеко. Но, наверное, тогда Джим не думал об этом. Он думал о том, как дома разогреет полфунта куриных крылышек по-техасски, достанет из холодильника бутылку короны. Можно будет включить телевизор. Ночь прекрасна, даже если ты один. Есть много способов обмануть одиночество. Пусть только на время, я научился это делать.(с) Вереск в пустыне
И не знаю, насколько это в тему поста, но ( но когда меня это останавливало?), говоря о творческих натурах: пока я в бездействии прозябала на даче, прочитала С. Моэма «Луна и грош». Потрясло. Чарльз Стрикленд один из тех героев, что не забывается – очень цепляющий, болезненный, пугающий и восхищающий образ творца.
Не люблю говорить своими словами – они у меня корявые. Лучше вышкрябаю цитатки:
*
- Убогий народ эти женщины. Любовь! Везде любовь! Они думают, что
мужчина уходит от них, только польстившись на другую. Не такой я болван,
чтоб проделать все, что я проделал, ради женщины.
*
- Конечно, может случиться чудо, и вы станете великим художником, но вы
же должны понять, что тут один шанс против миллиона. Ведь это трагедия,
если в конце концов вы убедитесь, что совершили ложный шаг.
- Я должен писать, - повторил он.
- Ну, а что, если вы навсегда останетесь третьесортным художником,
стоит ли всем для этого жертвовать? Не во всяком деле важно быть первым.
Можно жить припеваючи, даже если ты и посредственность. Но посредственным
художником быть нельзя.
- Вы просто олух, - сказал он.
- Не знаю, почему так уж глупы очевидные истины.
- Говорят вам, я должен писать. Я ничего не могу с собой поделать.
Когда человек упал в реку, неважно, хорошо он плавает или плохо. Он должен
выбраться из воды, иначе он потонет.
*
- Если бы все поступали, как вы, мир не мог бы существовать.
- Чушь! Не всякий хочет поступать, как я. Большинству нравится все
делать, как люди.
Я пытался съязвить:
- Вы, видимо, отрицаете максиму: "Поступайте так, чтобы любой ваш
поступок мог быть возведен во всеобщее правило".
- Первый раз в жизни слышу! Чушь какая-то.
- Между тем это сказал Кант.
- А мне что. Чушь, и ничего больше.
*
Я часто с недоумением замечал в женщинах страсть эффектно вести себя у
смертного одра тех, кого они любят. Временами мне даже казалось, что они
досадуют на долговечность близких, не позволяющую им разыграть красивую
сцену.
*
- Почему вы не выставляете своих картин? - спросил я. - Неужто вам не
хочется узнать, что думают о них люди?
- Я не любопытен.
Неописуемое презрение вложил он в эти слова.
- Разве вы не мечтаете о славе? Вряд ли хоть один художник остался к
ней равнодушен.
- Ребячество! Как можно заботиться о мнении толпы, если в грош не
ставишь мнение одного человека.
Я рассмеялся:
- Не все способны так рассуждать!
- Кто делает славу? Критики, писатели, биржевые маклеры, женщины.
- А, должно быть, приятно сознавать, что люди, которых ты и в глаза не
видел, волнуются и трепещут, глядя на создание твоих рук! Власть - кто ее
не любит? А есть ли власть прельстительнее той, что заставляет сердца
людей биться в страхе или сострадании?
- Мелодрама.
- Но ведь и вам не все равно, пишете вы хорошо или плохо?
- Все равно. Мне важно только писать то, что я вижу.
- А я, например, сомневаюсь, мог ли бы я работать на необитаемом
острове в уверенности, что никто, кроме меня, не увидит того, что я
сделал.
Стрикленд долго молчал, но в глазах его светился странный огонек,
словно они видели нечто, преисполнявшее восторгом его душу.
- Я иногда вижу остров, затерянный в бескрайнем морском просторе; там
бы я мог мирно жить в укромной долине, среди неведомых мне деревьев. И
там, мне думается, я бы нашел все, что ищу. (с) Луна и грош